– Кстати, – сказал лейтенант, – хоть мы с вами еще об этом побеседуем – вы когда вчера уехали с дачи?

– Это не телефонный разговор.

– Мне некогда сейчас оформлять документы. Может быть, от быстроты зависит расследование.

– А разве Алена не покончила с собой?

– Вернее всего, она покончила с собой, но в таких случаях мы всегда проводим экспертизу и допрашиваем свидетелей.

– Даже когда эксперт уволился в коммерческую организацию, а лимитов на пленку не дали.

– Ваша ирония неуместна, – ответил лейтенант, который, видно, подслушал эту фразу в каком-то сериале с претензией на элитарность. – Вы не ответили на мой вопрос.

– Я уехала в темноте, было часов семь, даже больше семи.

– А гражданка Пищик?

– Позвать Соню к телефону?

– Передайте ей трубку.

Лидочка положила трубку на столик и позвала Соню. Та появилась почти мгновенно, словно стояла под самой дверью.

– Лейтенант Шустов хочет тебе что-то сказать.

– Еще чего не хватало! – заявила Соня, но трубку взяла.

Чтобы не подслушивать, Лидочка ушла из комнаты. На столике перед диваном стояли две рюмки – одна, Лидочкина, была лишь пригублена. Лида допила коньяк.

Вскоре в комнату вернулась Соня. Она была еще сердита, но гнев ее угас.

– Завтра просил меня к нему прийти.

– Это его работа.

– Да что ты все о работе, о работе! Они все садисты! Ты не знаешь, какими похотливыми глазами он на меня сегодня глядел. Совершенный козел.

Лейтенант не показался Лидочке совершенным козлом, но спорить она не стала.

– Он еще требует, чтобы я ехала к Татьяне. Еще чего не хватало! Может, ты съездишь?

– Но ведь договорились, что ей можно позвонить.

– А он говорит, что звонить бесчеловечно. А разве человечно, если она услышит эту новость из моих уст? После моих просьб! После того, как я ее умоляла позвонить Алене! Ведь я считаю, что Татьяна – потенциальная убийца своей дочери. Если бы она вовремя поддержала дочь, Алена осталась бы жива. Можно я еще себе налью?

Выпив очередную рюмку коньяку, Соня задумалась.

– Самое обидное – ты даже не представляешь, насколько обидно, – произнесла она, почесывая толстое колено, обтянутое черным шерстяным чулком, – что этот козел почувствовал облегчение. Вот бы не хотела! Ты понимаешь, что Аленка пошла на это, чтобы его наказать. Я клянусь тебе, что она его наказать хотела. Чтобы он зарыдал, понимаешь, опомнился, понял, что он натворил, какого человека убил! А знаешь, что получится? Он утрется и пойдет дальше, даже вздохнет с облегчением. Из всех подлых мужиков – он самый подлый.

– Соня, я же ничего не знаю, – перебила ее монолог Лидочка. – Ты говоришь мне о ком-то, словно я с ним знакома.

– Ты права. Я вижу в тебе подругу, как будто мы тысячу лет знакомы.

– Так о ком ты говорила?

– Об Олеге. Об Осетрове. Об этом партийном ошметке.

– Знаешь что, Соня, – заявила Лидочка. – У меня от вас всех голова идет кругом. Еще вчера утром я была обыкновенной женщиной и не участвовала в смертях, убийствах и покушениях. Сейчас – я в центре какой-то гигантской интриги…

– Не преувеличивай. Никакой интриги нет.

– Лейтенант Шустов другого мнения.

– Твой лейтенант – козел и садист. Я тебе говорю со всей откровенностью. В отличие от тебя я знаю мужчин.

– Меня не интересуют мужчины, – сказала Лидочка. – Мне была нужна шкатулка.

– Лида, я должна тебе сказать, что у тебя типичная вязкость сознания. Для тебя шкатулка важнее человеческих судеб. Стоит твоя шкатулка у Алены. И всегда стояла. Ее Аленке бабка Маргарита отдала. Но я не хотела говорить при старухе…

– При ком?

– При Татьяне Иосифовне. Она жадная, как Гобсек. Если бы я при ней сказала, что шкатулка стоит у Алены на комоде, она бы бросилась получать ее через суд. Все же карельская береза!

– Но ты внутрь заглядывала?

– К сожалению для тебя – заглядывала. И знаю, что шкатулка пустая, как космос. В ней Аленка хранила свои старые пуговицы. Килограмм пуговиц.

– А где же вещи? Дневники? Ты не знаешь?

– Подумай, с чего бы мне спрашивать у Аленки про твои бумаги? Откуда мне знать, что шкатулка не всегда была пустой? Может быть, и Аленка этого не знала. Стоит шкатулка, как всю жизнь стояла, а бебехи из нее еще до войны выкинули.