– Нет, Следопыт. Ты все-таки траппер...
– очень медленно произнес Зеленый Змий, в упор глядя на пять десятков обалдевших мохоков, бросивших точить свои томагауки.

Петр Сидорович помер на рабочем месте, у станка. Как обычно, точил какую-то детальку - и вдруг тихонько присел на стул, чуть охнул. И все. Когда к нему подбежали, он уже начал остывать.

– Эх, Сидорыч...
– только и сказал профорг завода, Василий Фомич Запьянцев.
– Как же ты так?

Тронул лоб покойного, тут же отдернул руку, выпачкав кончики пальцев машинным маслом, брызгами которого было покрыто морщинистое худое лицо.

– Доктора позовите!
– отчаянно махнул рукой сосед Сидорыча по станку, Санька Маховой. Вокруг уже собрались рабочие, и профорг хмуро прикрикнул на них:

– Нашли на что глядеть! Идет уже доктор.

Доктор и впрямь оказался здесь - проталкивался через толпу, распихивая всех чемоданчиком. Подошел к стулу, глянул на тощее тело, пожужжал своими приборчиками. Вздохнул:

– Нет... Никак. Все, преставился Сидорыч.

– Да отчего так-то? Сколько лет нахвалиться на него не могли!
– страдальчески спросил Запьянцев, дуя на обожженную ладонь.

– Отчего-отчего... Сам посмотри, Василь Фомич, - и доктор принялся загибать пальцы, - клапана отказали - раз. Смазка ни к черту - два. Нейронные связи выгорели - три. Балансировка нарушена - четыре. Ну и замыкание - пять. Хватает.

– Короче, медицина бессильна?
– спросил профорг, комкая какую-то бумагу в длинных пальцах.

– Бессильна. Надо акт писать.

– Ну, давай.

Запьянцев еще раз вздохнул, выругался и зашагал по направлению к подсобке. По пути оглянулся, бросил Саньке Маховому:

– Возьми кувалду, что ли, отклепай его от станка-то! Жаль мужика. Будем представлять к званию "Ударника соцтруда", пусть и посмертно. У него родные есть, ты не знаешь?

– Какие родные, Василь Фомич, ты что?
– хмыкнул Санька. Профорг досадливо сморщил лоб.

– Ах, ч-черт, и точно! Ну ладно...

Он заторопился вслед за доктором, а Санька Маховой взял молоток и зубило, подошел к стулу и долго возился, примеряясь, как бы половчее ударить по цепи, которая тянулась от щиколотки Сидорыча к станку.

– Ну что, дядька?
– спросил он тихо и грустно, перед тем как грохнуть молотком по шляпке зубила.
– Получил вольную?

Старый фабричный киборг не ответил.

Голова его свесилась на измятую поржавевшую грудь. Под лохмотьями искусственной кожи, в отверстиях залатанного черепа что-то потрескивало и дымилось.

– Получил...
– покивал головой Санька и ударил еще раз.
– А мне вот не скоро, похоже.

Он подхватил отскочивший под зубилом шплинт и пошагал к своему станку, подволакивая ногу с бренчащей на ней цепью.

У Петра Сидорова был свой персональный мертвец-собутыльник.

Мало ли, что бывает у других людей: квартира, машина, жена любимая и куча детей. Ну, может еще канарейка или питбуль. А у Сидорова вот... мертвец. В городке Красный Перегон об этом многие знали, но никто не удивлялся. Тем более, что Петр частенько рассказывал об этом у единственной пивной "Роза Марена", которая находилась на отшибе, у старых шлаковых отвалов чугунолитейного цеха, закрытого еще во времена царя Гороха. Отвалы давным-давно поросли травой, и сидя на этой траве, очень удобно было пить пиво из банки и закусывать местными вялеными пескариками. Как ни странно, пили жители городка мало, поэтому "Роза Марена" еле сводила концы с концами. Но хозяин ее - старый прокуренный грузин Зураб Цинандали, которого все звали "батоно Зуро", свое заведение упрямо не закрывал, объясняя тем, что бережет память о своей жене Марене. "Такая женщина была!
– говорил он и грозно поднимал вверх указательный палец.
– Царица!"

Сидоров был здесь клиентом постоянным и уважаемым - когда мог прийти на своих ногах, что случалось нечасто. Пьянства батоно Зуро не одобрял и в долг не наливал.

– Ты зачем так напиваешься, Петр?
– строго спрашивал он у Сидорова, завидев того, цепляющегося за телеграфный столб. Петр пожимал плечами и тихо улыбался.

– Эх!
– махал рукой в сердцах Зураб Цинандали и шел по своим делам. А Петр отцеплялся от столба и падал в лужу; там и лежал, сильно страдая от того, что ему никто не верит.

Это только в фильмах ужасов к главному герою, который лежит без сознания или еще как-то страдает, является в бреду очень симпатичная, пусть даже и мертвая девочка - и тоненьким голоском пророчит всякую дрянь. На девочку приятно посмотреть: и бантики у нее в волосах, и ноги обуты в сандалики, и платьице развевается. Хорошая девочка, и совершенно не виноватая, что мертвая.

А вот к Петру Сидорову с похмелья всегда приходил мертвый мужик.

Был он огромен, волосат, щетинист, с необъятным пивным брюхом, вываливающимся из-под грязнющей майки-"алкоголички", заляпанной непонятно чем. Брюхо свешивалось на дырявые трикотажные штаны с вытянутыми коленями. В голове у мужика торчал здоровенный колун, отчего и было ясно, что он давно и безнадежно мертв. Кто такой и почему выбрал именно Петра - оставалось непонятным.