Туманян Ованес
Шрифт:
8
Близ села до этих пор Ива грустная растет. Пощадил ее топор. Близок леса темный свод… Там под ивой одинокой Яму вырыли глубоко, Без молитв Маро зарыли… И землей ее закрыли… Не по божеским обрядам И не с дедушкою рядом… Обтесали камень черный, И вблизи дороги горной. Под склонившимся стволом Спит Маро глубоким сном. 9
У села, там, под горою. Часто тихою порою В черном женщина приходит И с могилы глаз не сводит. Над могилой слезы льет И Маро к себе зовет… «Дорогая Маро! Маро-джан! [25] Пожалей и скажи… слышит горный туман… Кто обидел тебя, Маро-джан? Возвратись же, любя, Маро-джан! Все мы плакать должны, Маро-джан… Я не вижу вины, Маро-джан! О, вернись же домой, Маро-джан! Но ты спишь под землей, Маро-джан!» Так, склонясь над камнем скорбным, Молчаливым, спящим, черным, Кос печальных серебро Сыплет, плача, мать Маро… Тщетно слышатся моленья, И возносятся куренья… В полумгле ночи глубокой Пламя свечки одинокой Там, над камнем, чуть заметно, Отвечает безответно О далеких, грустных днях И… теряется в горах… 1887 25
Джан — эпитет, выражающий ласку, приблизительно — дорогая (ой), милая (ый).
САКО ЛОРИЙСКИЙ
1
Вот Лорийское [26] ущелье — неподвижны, там и сям Скалы древние, седые, равнодушны к пропастям, Скалы смотрят друг на друга, ничего не говорят. Немигающий, упорный, неподвижный черный взгляд. А внизу, у ног беснуясь, извивается Дэв-Бед [27] . Он выплевывает пену, дикой гонкой разогрет, Бьет о берег каменистый, будто он крушит врагов. Ищет он былых, цветущих, озаренных берегов И ревет, не умолкая, ненавидя сонь и тишь: «Ваш-виш-ш-ш! Ваш-виш-ш-ш!» Из пещер глубоких, темных там на множество ладов Слышен отклик беспокойных и дразнящих голосов. То на вопль-стенанье Дэва все каджи, рассвирепев, Откликаются, и слышно, как бушует гневный Дэв. Завывают злые духи, и повсюду слышно лишь: «Ваш-виш-ш-ш! Ваш-виш-ш-ш!» По ночам, когда ущелье оживает от луны И пугливыми лучами берега озарены, Волны резвые играют с чистым лунным серебром. Это, к жизни приобщаясь, скрыто в сумраке густом, Пробуждается ущелье — дышит ужас под луной, И ущелье обретает древний свой язык живой. Монастырь на плоскогорье молится, как на тахте; На краю утеса крепость, точно сторож, в темноте. С темной башни на вершине, вознесенной к облакам, Раздается безутешный крик совы по временам. И, подобен человеку, молчалив и одинок, Древний крест в ущелье смотрит, где Дэв-Бед рычит у ног. 26
Лори — местность в Алавердском районе Армянской ССР (родина Туманяна).
27
Дебед — река в Лори. Дэв-Бед — мифологическое название этой же реки.
2
Есть в ущелье этом домик над рекою высоко. Грустно в домике сегодня одинокому Сако. Он — пастух, и постоянно с ним живет пастух другой. Но, как демон, этой ночью тот исчез — ушел домой. Чабану в горах не сладко — до деревни далеко. Тысяча одно несчастье происходит оттого: Может, вышел корм собакам — от муки мешки пусты, Или соли не хватило для овечьей баранты? То ль яичницу у тещи съесть решил в той стороне? То ли очень истомился — стосковался по жене,— Бросил стадо и в деревню убежал он во весь дух. Поутру собрал и вывел баранту один пастух. Только выглянуло солнце на луга окрестных гор. Возвратясь, Сако снял лапти и ступни себе растер. Поразвесил для просушки он носки. Лег у печки и раскиснул от тоски. 3
Ты один, но кто с тобою равен силой, богатырь? Если он на землю ляжет, — великана рост и ширь! Точно дуб! А если встанет он с дубинкою своей, С набалдашником, который словно слиток из гвоздей, И свирепых псов покличет, — дик, могуч и страшен он. Зверь и вор обходят робко этот домик и загон. Каждый божий вечер, только загорается звезда, К пастуху приходят гости, наполняется ода [28] . В печку — хворост, и свирелей начинается игра. Песни, шутки-прибаутки, пляска юная быстра. 28
Ода — зимнее крестьянское помещение.
4
У Сако сегодня скучно. Темнота и тишина. В доме глухо-одиноко без второго чабана. Он разлегся поудобней — от камина шло тепло. И так много разных мыслей неожиданно пришло. Он ущелие увидел — вековую глушь и тьму, Тут — то бабушкины сказки сразу вспомнились ему, Сразу вспомнились, и, темной этой древности под стать Он о духах злых невольно начал думать-размышлять: Как они толпой веселой на своих ногах кривых, Принимая ночью образ тюркских женщин молодых, К людям грустным, одиноким, не просясь, приходят в дом. Вспомнил он каджи, которым есть что делать здесь кругом. Лишь увидят из пещеры человека на скале Или путника, устало проходящего во мгле, — Родственным или знакомым подражая голосам, Зазывают на пирушку, поднимают шум и гам. Бьют наотмашь в барабаны и играют на зурне… Сказки бабушки покойной зазвучали в тишине, Будто в детство золотое возвратился снова он, Сказок древние напевы — точно призрак, точно сон; Они зовут: «Сако, приди, Сыграем свадьбу мы на диво! Мы буйно пляшем, погляди! Невесты-девушки красивы. Возьми лепешку у меня! Смотри, яичница какая! Я — твоя тетя, я — родня, Я — твоя нани [29] , я — родная. С тобой я буду так нежна! Тебе любовь платочком машет. Красавица поет и пляшет, Трани-на-на! Трани-на-на!» И нелепые картины безобразной чередой, Возникая в беспорядке, взор смущают молодой И к Сако идут навстречу грузной поступью своей. Но, мгновенно превращаясь в пляску медленных теней, Удаляются неспешно, разлетаются они, Тени злобные уходят в их пещеры-западни. 29
Нани — форма обращения к старой матери.
5
Может быть, то лань метнулась? Или это серый волк Мимо домика промчался? Иль качнулся древний ствол? Или прыгнула козуля к пропасти на самый край И свалила ножкой камень сверху в бездну невзначай? Или ветер кружит листья и бросает на скалу? Или мечется мышонок, заблудившийся в углу? Или блеянье ночное пробудившихся овец? Он прислушивался долго, и решил он наконец: Кто-то влез в его загон. Кто? Прислушивается он… 6
Кто в трубу бросает сверху то золу, то горсть песка? Кто в ертык [30] сию минуту посмотрел исподтишка? Кто легко прошел по крыше, тихо-тихо, точно мышь? Кто ты там, эгей! Откликнись! Притаился и молчишь? Нет ответа. Только слышен Дзорагета хриплый стон. Ах, я знаю, кто там бродит! То — Гево. Никто как он. Кто отважится? Все знают пса свирепого… «Гево!» Не боюсь… «Гево!»… В ответ он не услышал ничего. И еще страшней молчанье, да ревущий Дзорагет. Дзорагет о берег бьется. Ни людей, ни ветра нет. Мир уснул. Спит ветер. Только духи темные не спят И шныряют по ущелью взад-вперед, вперед-назад, Свой бесовский пир справляют на скалистой высоте И танцуют, словно тени, веселятся в темноте. Одинокого им нужно человека… Нет ли тут? И в загон они проникнут… С визгом-хохотом вбегут. Тяжело пастух вздыхает. Вот на тлеющий огонь Он уставился глазами и прижал ко лбу ладонь. Лихорадит великана, и лежит он не дыша. Переполнена смятеньем горца дикая душа. Не волчья тень, не ветра крик, — Нет, звезды сыплются в ертык, В пастушьей хижине сверкают. Он хочет вверх взглянуть, но страх Сжимает сердце и в ушах Шушуканье, шипенье, шорох. И в дверь удары, от которых Он в ужасе. — Да, это он! Ха-ха! Ха-ха! Он нам смешон! Ха-ха! Взгляни-ка, погляди-ка! Оцепенев, он смотрит дико… Шевельнулся он, свой ужас, наважденье превозмог. Только пуще задрожал он, поглядев через порог. Шыррк! Раскрылась дверь, качаясь, и ворвался хоровод, Перед ним кружится быстро, песни звонкие поет. Черноглазых, смуглых женщин — он их видит — полон дом. Рев и писк их безобразный, смех и хохот их кругом. 30
Ертык — дымовое окно.
7
Это страшное ущелье. Только краешек луны Из-за туч украдкой взглянет. Звезды в тучах не видны. В этот час, когда ужасен пропастей скалистых вид, По Лорийскому ущелью великан Сако бежит. Демонские за собою он услышал голоса, Злые духи вслед пустились, по ветру — их волоса. Настигают и хватают за руку его… Потом, Замахнувшись, бьют змеиным отвратительным хвостом, А каджи [31] в своей пещере барабанят и дудят; Голосов знакомых звуки к пастуху Сако летят. «Сако, на свадьбу к нам приди! Повеселимся мы на диво! Мы буйно пляшем, погляди! И много нас, невест красивых. Возьми лепешку у меня! Смотри, яичница какая, Я — твоя тетя, я — родня, Я — твоя нани, я — родная. С тобой я буду так нежна! Моя любовь платочком машет. Красавица поет и пляшет, Трани-на-на! Трани-на-на!» А Дэв-Бед летит, грохочет и ревет, бурлив и зол: «Убежал Сако, держите! Он с ума сошел». 1889 31
Кадж — злой дух.