Туманян Ованес
Шрифт:
V
Саро молодой на склоне поет, — Не может Ануш в шатре усидеть. «Ты знаешь, нани, нас кто-то зовет… Ну слушай, нани… Ну дай поглядеть!» — «Довольно, Ануш, в шатер свой войди! Ведь девушка ты, спокойно сиди. Увидят тебя — осудит народ, Худая молва повсюду пойдет». — «Нани, погляди-ка, на склоне другом Щавель, как ковер, зеленеет кругом. Пусти погулять ты дочку свою, Нарву щавеля, „Джан-гюлум“ [33] спою». «Ты что потеряла, негодная, там? Что тянет тебя к молодым пастухам? Сиди-ка в шатре да за дело берись, Будь скромной! ведь ты уж невеста! Стыдись!» — «Ой, сердце мое беспокойно давно, Нани, и томится и ноет оно, То вдруг окрылится и рвется тогда, Не знаю — куда! Не знаю — куда! Нани-джан! Нани! О, как же мне быть? Покоя мне нет, что сделать с собой? Нани-джан! Нани! Позволь же сходить С подругами мне — к ручью за водой!..» 33
Джан-гюлум — весенние гадальные песни, приуроченные к кануну Вознесения.
VI
В ущелье девушки толпой С кувшинами бегут. Смеются, шутят меж собой, И на бегу поют: «Сквозь тучи надает поток В кипучем серебре; Чей яр [34] , печален, одинок, Рыдает на горе? Эй, воды снеговых вершин, Спадающие с гор, Бегущие по дну долин На луговой простор! Видали ль яра моего? Напился ли мой яр? Прошла ли боль в груди его — Бессонный сердца жар?» — «Твой яр, огнем любви спален. Пришел, воды испил; Как жаждал он! Но жажды он Водой не утолил…» — «С вершин бежит поток седой В кипучем серебре… Ах, то — мой яр, то — милый мой Рыдает на горе!..» 34
Яр — возлюбленный (ая).
VII
И в сердце у матери выросло вдруг Глухое сомненье, неясный испуг… «Давненько Ануш кувшин свой взяла. Спустилась к ручью — и всё не пришла… А тучи сгустились, окутали высь, В ущелья забились, друг с другом сплелись. И — страшно! — беды не случилось бы с ней. Немало ведь бродит недобрых людей… Ануш, ох, бессовестная!» — И встает Старуха и к краю ущелья идет. И, ко лбу ладонь прислонивши, кряхтя, Бесстрашное кличет и кличет дитя. «Эй, дочка, срамница! Что делаешь ты В овраге одна средь такой темноты? Глянь — тучи какие, гроза на пути! Ты что потеряла, не можешь найти? Ты слышишь, Ануш? Эй, дочка Ануш!» И бьет по коленям и охает: «вуш!» [35] Над пропастью мать, растерявшись, сидит И вниз с омраченной душою глядит… А тучи сгустились, окутали высь, В ущелья забились, друг с другом сплелись, И — страшно! — беды не случилось бы с ней, Немало ведь бродит недобрых людей… 35
Вуш — скорбное восклицание.
VIII
«Ну, пусти меня!.. Слышишь? Мать звала…» — «О, не уходи! Погоди, молю!..» — «Ах, пусти, уйду… Я с ума сошла!.. Нет! не любишь ты так, как я люблю; Только я одна плачу и томлюсь, Думала — тебя вовсе не дождусь. Ты совсем, совсем про меня забыл: С коих пор одна здесь сидела я, Я ждала, ждала, ты ж не приходил, Все глаза в тоске проглядела я! Нет, ты меня Не слушаешь, Ты обо мне Не думаешь… А я сгорю, Огнем взовьюсь, Я растворюсь, Ручьем прольюсь. Не знаю я. Чем стану я, Коль еще раз Так буду ждать… Ива, говорят, Девушкой была, Милого ждала, Милый не пришел. Стан склонив, как ствол, Ивой у реки Сделалась она, Высохла с тоски… Шелестя листом Тонким над водой, Всё стоит она, И дрожит она, И скорбит тайком Вечно об одном, Лишь о том, как яр Милую забыл…» — «Ах, Ануш, Ануш! упрекаешь ты, А не знаешь ты Для кого свою песню я пою, С кем я говорю?.. И свирель моя, жалуясь без слов, Чью зовет любовь… И, когда в мечтах застываю я, С кем бываю я… И тоской о ком весь я полонен, И о ком мой стон… Ах, Ануш, Ануш! сердца нет в тебе!» — Юноша пастух Пал на грудь Ануш, застонал в мольбе, Замолчал, потух. IX
«Ануш! Эй, Ануш! скорее иди!» — Старуха нани вздыхает, кричит. «Иду я, нани! Иду! Подожди!» — Ответ в глубине ущелья звенит. Рассыпались косы у ней по спине, И пряди упали на щеки в огне, И вышла из пропасти сквозь облака, Как лань, убегающая от стрелка. Кувшин на плече притащила пустой, И нет на плече у ней для кувшина Подстилки. В ущелье осталась она. Эх, горе-беспечность души молодой. «Нани, испугалась я! — дочь говорит. И хочет всплакнуть, да слеза не бежит Внизу я людей увидала вдали, Подумала — турки купаться пришли…» Старуха клянет, досады полна. Трусливую, глупую дочку свою. И сходит, бранясь, в ущелье она С кувшином пустым обратно к ручью. ПЕСНЬ ВТОРАЯ
(Утро Вознесения)
X
Амбарцум [36] настал. Горы зацвели. Дно долин горит, как ковер, вдали. Девушки пошли на горы гулять, Собирать цветы, песни петь, гадать. «Амбарцум, яйла [37] , Яйла-джан, яйла [38] ! Тени гор, яйла, Яйла-джан, яйла!» Запах трав смешав С песней молодой, Девушки бегут Пестрою толпой, Роем мотыльков Реют меж цветов. «Амбарцум, яйла, Яйла-джан, яйла, Вешний день, яйла, Яйла-джан, яйла!» Амбарцум настал, На горах крутых Сердцу загадал: Кто же твой жених? Ай, джан-пастух, ай, розы цвет, — чей ты есть? Нет! видит бог и видит свет — мой ты весь! Вот и ты берешь Скрытый жребий свой, Будет всем хорош Яр твой удалой! Усы — два нежные ростка, стан красив, Не горевать тебе, пока яр твой жив! «Амбарцум, яйла, Яйла-джан, яйла, Жар сердец, яйла, Яйла-джан, яйла!» Голоса звенят. Девушки поют, И, храня обряд, жребий достают. Счастье и любовь выпадут одной, Горе на душе ляжет у другой. 36
Амбарцум — Вознесение.
37
Амбарцум-яйла — припев весенних «Вознесенских» песен.
38
Яйла — летнее пастбище.
XI
И жребию вновь по кругу бежать Велит Мать цветов, накрывшись фатой. И все «Джан-гюлум» запели опять, И эхо звенит вдали за горой. «Эй, выросшая средь гор Красавица, ночь — твой взор! Но милого твоего Ждет гибель — пуля в упор!» «Ой, горе тебе, сестрица Ануш! Пал жребий тебе несчастий и мук! Отсохни рука, что достала его!..» — И смолкнул весь круг смущенных подруг. «Сестрица, всё — ложь! гаданью не верь! Беги от тоски, от горестных дум; Иди, не грусти, — и с нами теперь, Как прежде, играй и пой „Джан-гюлум!“» «Ах, счастья мне нет — и не суждено! Всегда от меня бежало оно… Не дружит оно с судьбою моей; Проклятье на мне с младенческих дней. К нам нищий старик, говорят, приходил — А я еще малым ребенком была, — Он песню пропел, подаянья просил, Но мать ни куска ему не дала. „Прочь! — крикнула, — прочь от наших дверей! Покоя мне нет и от дочки моей!..“ И проклял старик жестокий меня, Чтоб ей, мол, не знать отрадного дня. Мой темный удел лишь богу открыт, На сердце ж моем мрак вечный лежит И тьма предо мной; в ее глубине Таится мой путь — неведомый мне!..» «Ануш, не грусти, вот ты поглядишь, Увидишь сама: гадания — ложь! Какой-то старик безумный, дервиш По злобе сболтнул, а ты — слезы льешь. Не бойся, Ануш, знай — счастье придет! Вся жизнь пред тобой весною цветет. Ты так молода, — взгляни же, взгляни: Лежат впереди счастливые дни! Сестрица, всё — ложь, гаданью не верь! Беги от тоски, от горестных дум; Иди, не грусти, — и с нами теперь, Как прежде, играй и пой, „Джан-гюлум!“» Хор
Счастливая ты — Счастлива в любви! Красивая ты — Без горя живи! Амбарцум, яйла, Яйла-джан, яйла, Дни любви, яйла, Яйла-джан, яйла. С расцветшей весной Ты схожа, сестра. Твой яр за тобой Стоит, как гора. Амбарцум, яйла, Яйла-джан, яйла, Горы-джан, яйла, Яйла-джан, яйла.