Зима наступила незаметно. Вроде бы, еще вчера лес стоял голый, под ветром и проливными дождями, а сегодня — на тебе, снег повалил крупными хлопьями. Но к вечеру, впервые за две недели, распогодилось, и на небе показались звезды.

Под этими крупными звездами и накрыли длинный стол, наспех сколоченный из горбыля, выпрошенного в хозвзводе, Доски гладко обстругали рубанком, чтобы отметить день рождения Сашки Конюхова. В особом взводе он был с самого начала — и до сих пор ни ранения, ни царапинки; даже когда один раз рядом рванула немецкая мина, пролетел по воздуху вверх тормашками и остался цел, только неделю потом плохо слышал на одно ухо. «Везучий ты, Санька, — завистливо говорили друзья, — и в госпитале ни разу не был!». Маленький конопатый Конюхов отмалчивался, и по своей привычке беззвучно посмеивался, вертя в руках финский нож, которым постоянно вырезал из подходящих деревяшек разные фигурки.

За столом было шумно. Передышка, которая выпала взводу после операции в Новодворово, пришлась кстати. Особенно расслабляться своим старшина не давал, но люди есть люди — отдохнули, за две недели обжили лесную поляну, выловили почти всю рыбу в озере неподалеку. И сейчас веселились, как могли.

Именинника усадили, как водится, во главе стола, хотя Санька все пытался забрать миску и примоститься где-нибудь с краю. Только когда Степан в шутку прикрикнул на него приказным тоном, тот смирился и отчаянно махнул рукой:

— Эх, пей-гуляй, однова живем!

Хохот прокатился по поляне. Все знали, что Конюхов никогда не пил ни капли. Даже когда на задании приходилось сутками мерзнуть, не разводя огня, и Нефедов давал «добро» на пятьдесят грамм — его фляжка оставалась нетронутой.

— Давай, Санька, вдарь стопку! — рассмеялся кто-то.

— Да что на него добро переводить? Все равно что в песок лить!

— Сами выпьем, и без того мало!

— Год не пей, два не пей — а сегодня бог велел!

— У всех стаканы полны? Товарищ старшина! А вы как же?

Степан поднял свой граненый стакан, до краев полный крепким чаем. Молча обвел взглядом собравшихся, на каждом чуть задержал глаза, кивнул пятерым альвам, которые сидели особняком и держали вырезанные из кости кубки. Разговоры и шум стихли. Нефедов поднялся, кашлянул, положил руку на плечо Конюхову.

— Ну, Александр, вот и еще один год тебе добавился. Знаем мы друг друга давно, поэтому говорить буду мало. Удачи тебе, Охотник, долгой жизни! И вот еще что, — старшина подтолкнул к Саньке второй стакан с чаем, — ну-ка, до дна!

Конюхов растерянно покрутил стакан в пальцах, потом поднес к губам и долгими глотками выпил холодный черный чай. На последнем глотке он остановился, потом поставил стакан на доски и под радостные крики выронил из губ в ладонь тяжелую серебряную звезду.

— А это твоя награда, Саша. Нашла тебя, как и полагается. Носи! — и Нефедов протер платком орден Красной Звезды. Ласс, бесшумно появившийся за плечом у солдата, тут же провернул дырку в сукне гимнастерки.

— Спасибо… спасибо, товарищ старшина… ребята! — Конюхов хотел сказать еще что-то, помолчал, потом просто сел, накрыв орден ладонью.

После первой гулянка пошла в гору. Выпили еще, помянули тех, кто не дожил, потом фронтовых друзей, потом кто-то притащил из палатки гармонь.

— Товарищ старшина! — Степана тронул за плечо вестовой из штаба дивизии. — Вызывают вас…

— Ну, мужики, вы тут веселитесь — в меру, понятное дело, а я скоро буду, — Нефедов с досадой встал и поправил фуражку.

…Возвращался он уже в полной темноте, сердитый и озабоченный. Не дойдя нескольких шагов до освещенной поляны, старшина услышал громкие голоса и замедлил шаг. Это были Чугай и Конюхов. Иван — огромный, хвативший изрядно лишнего, что-то яростно доказывал имениннику, остальные слушали.

— Да мне вас всех перепить — раз плюнуть! Особенно, старшину!

— Ты за словами-то последи, Ваня, — хмыкнул Конюхов, заклеивая самокрутку.

— А что? И отвечу за свои слова! В бою он силен, не поспоришь! А вот насчет водки — слаб. Точно говорю! И не пьет никогда водку-то, видать боится, что она его победит, а не он ее.

— Степан боится? Ты, рязань косопузая, что говоришь? Не язык, а помело! — резко сказал кто-то. Но Чугай, обычно обидчивый, только отмахнулся огромной ладонью.

— Да ему со мной не тягаться! Со мной и до войны никто по этой части поспорить не мог!

— Верно, — ехидно заметил Конюхов, — зато по всем другим…

Степан вышел на поляну и разговор оборвался, как отрезанный ножом. Чугай засопел и набычился.

— Так что, Ваня? Значит, слабак я по части водки? — Нефедов, улыбаясь, сел напротив него. — Да ты не стесняйся, давай, говори. Перепьешь меня?

— Перепью! — Чугай вскинул лохматую голову, с вызовом взял стакан. — Да только вы, товарищ старшина, не согласитесь…