Мгновения томительно тянутся, складываясь в секунды, десятки секунд…

Голова тигра наклоняется, испытующий взгляд его сливается с моим обреченно-отрешенным. Шевельнулись мышцы его груди, и крючья когтей потянулись к моей ноге…

Руки мои медленно опускают рюкзак — призрачную преграду для мощной тигриной лапы…

Безысходность. Всего меня поглотившая безысходность. Минута. Другая. Третья…

Неожиданно взгляд зверя дрогнул. Задрожали над глазами длинные, утолщенные в середине волоски. Узкие ноздри осторожно вдохнули запахи рюкзака. Упругие усы громко зашуршали по грубой поверхности брезента. Воздух наполнился густым кошачьим ароматом, перебиваемым тошнотворным смрадом из тигриной пасти. Шаг назад и… зверь-исполин мирно улегся у моих ног…

Величавую грудь парадно украшает горностаевая белизна царского воротника, чистоту которого будто высвечивали сбегающие к середине груди чёрные полосы. Огненным жаром полыхает мех на плечах и боках. Эти цвета подчеркивают необыкновенность роскошного меха. Словно сигнальными лампами светит белизна пятен тыльной стороны ушей. Мощные мускулистые лапы придавили жухлый ковёр прошлогодних листьев, поблескивая сталью смертельных когтей. На широком лбу отпечатался замысловатый иероглиф, он очень чётко выделяется на светлом фоне.

Протяни руку и трогай таёжное чудо. Это высшее совершенство семейства кошачьих отряда хищных. Но тронь попробуй! И попробуй уйди!

Чудо лежало совершенно спокойно, внимая моему голосу, который сменил тему с молитв на современное состояние и перспективы охраны редких животных и, в частности, его — тигра. Как оказалось, очень неблагодарного, бесчувственного, злого. В общем, настоящего узурпатора. Неожиданно померкли краски цветастой шкуры: скрылось солнце. Яркий мех набирал синеву сумерек и на глазах растворялся в густоте вечерних красок, превращая тигра в невидимку.

Ночь в тайге рядом с тигром?! Только не это! Немедля нужно уходить! Потише, аккуратней, без резких движений, с уверенностью в голосе. Только уверенный голос может спасти, защитить от нападения. И отвлекать тигра, откупаться от него всем, что есть в рюкзаке и на мне.

При первом же моем движении красавец встает и с угрозой ко мне потягивается. Стою, говорю — он не двигается, стоит, слушает. Делаю попытку шагнуть — с угрозой обнажаются клыки. Нога шагает от тигра, тигр тянется ко мне, а сумерки спускаются к тигру.

И голос мой зазвучал на полную мощь, неестественный и чуждый в этом сумеречном застывшем мире. Маскируя и заглушая шум моих движений и держа на расстоянии настырного хищника, делающего угрожающий выпад при каждом треске сучьев под моими ногами.

Шажок, другой, третий. Ухожу! Ухожу с этого проклятого места, хоть и под беспрестанным вражьим наблюдением. Неуклюже пятясь, спотыкаясь и натыкаясь спиной на кусты и деревья.

Качнулась чернеющая небесная синь. Падаю! Проклятый подтаявший за день склон! Свободная рука отчаянно хватается за ближайшую ветку. Поздно! Тупая боль медленно заполняет тело, входит в голову. Наваливаются со всех сторон тусклые силуэты деревьев. Вдруг из них вырисовывается что-то очень знакомое, ужасно знакомое… Оно плавно приближается, становится все больше, больше, заслоняет небо… Голова тигра! Рука отмахивается от ужасного видения, из нее почему-то вылетает моток веревки. Залетает прямо в пасть, сдавливается клыками. Ноги сами оттолкнулись от склона, и я — стою. Одна рука крепко прижимает к груди рюкзак, вторая вцепилась в дерево. Рядом тигриные челюсти увлеченно откусывают по кусочку от прочнейшего капронового фала.

В голове исчезает боль, возвращается нормальное восприятие, а ноги, спасительницы-ноги, потихонечку: шажок, другой, третий. Рука шарит в рюкзаке новую дань. С новой силой заработал язык, заклиная чудовище:

— Прекрати, наконец, издеваться над человеком!

Рука вытаскивает из рюкзака меховую душегрейку-безрукавку. Новая светлая овчина привлекла внимание тигра. Легкое движение — и душегрейка вырвана из рук. Отнеслась, беспощадно терзаемая, в сторону, безвольно трепыхнулась в клыках туда-сюда, роняя вырванные клочки овечьей шерсти. Клыки разжались — и меховушка покорно легла беспомощным ковриком у ног таежного царя.

Занятная штука: пахнет человеком, с виду очень знакомая, шерсть такая мягкая, только уж очень светлая. С таким бы удовольствием располосовал на клочки и разбросал вокруг! Но настоящий живой человек-то уходит: еще несколько шагов — и скроется за бугром этот шумливый и неуклюжий двуногий.

Сумерки ложатся на землю, обостряя охотничьи инстинкты тигра, подталкивая расправиться со странным незнакомцем. И охота началась!

По всем правилам тигриной науки приземистое тело прижалось к земле, слилось с лесной подстилкой, заструилось фантомом среди деревьев, выдавая свою материальную суть лишь легким потрескиванием сдавливаемых кристаллов старого, отмякшего за день снега, да осторожным шорохом сухих листьев. Наперерез. Привычный выход наперерез и прыжок из удобного места на спину жертвы. Но жертва почему-то не стремится скрыться, убежать. Она не сводит своего пронзительного взгляда, она не перестает забивать уши своими монотонными звуками, которые несут растерянность и беспокойство, отгоняя привычную ярость. Смешными лапами достает из своей оболочки-шкуры незнакомые предметы, пахнущие собой, такие занятные и удивительные. И никак не зайти со спины. Скорее бы ночь затушила взгляд человека. А пока не давать ему сойти с сопки к ключу, за которым дорога ведет к человеческому жилью. Но слишком неторопливы весенние сумерки…

Крутой склон сопки еще круче изгибался, заросшим уступистым обрывом спускаясь к ключу. Идеальное место для прыжка сверху. Что делать? Насколько видно, этот обрыв тянется далеко, а медлить нельзя, пока снег отражает слабеющий свет вечернего неба. Пока вижу тигра, надо уходить!

Цепляясь за молодые дубки, соскальзываю на ближний уступ, что когда-то образовался на склоне вместо упавшего великана-кедра, поверженного одним из тайфунов и поднявшего своими корнями тонны земли. И сразу же на место, где только что стоял, мягким прыжком опускается тигр, готовый в следующее мгновение прыгнуть в последний раз: напряженные лапы собраны вместе, спина выгнулась дугой…