Шрифт:
— Ладно, — процедил он сквозь зубы, стряхивая. — Живи и здравствуй.
Чайка пролетела низко над крышей, едва не коснувшись его плеча. Не перевелись еще в городе эти жирные птицы… Внезапно Сван услышал приглушенный голос. Он быстро, на цыпочках, подкрался к домику.
— Сван! — говорил Карлсон сдавленным шепотом, и на секунду ему показалось, что Карлсон зовет его на помощь…
— Я же говорю: Сван , почему вы мне не верите? Повторяю по буквам: Софья, Василий, Анна, Норманн… Международный бандит находится на крыше дома номер… Я постараюсь задержать его сколько возможно.
Такого поворота Сван никак не ожидал. Он колупнул ногтем старую краску на стене, краска откололась почти что правильным, как монетка, куском. Он раскинул руки и ощупал ладонями воздух, словно сжимая два мяча…
Выждав полминуты, он вошел в домик и посмотрел на Карлсона. Тот мирно сидел на подушечке, под которую только что спрятал сотовый телефон, и болтал ногами.
— Что наша жизнь? — начал он, загадочно улыбаясь, как человек, которому известна истина. — Вся наша взрослая жизнь — это всего лишь телесериал, поставленный по сценарию, который был написан еще в далеком детстве.
— Наша жизнь — дерьмо, — подтвердил Сван.
— Жизнь, — сказал Карлсон, — это старение, умирание, это всего лишь отдельный и частный случай смерти.
— Жизнь — это и есть смерть.
— Это длинный комментарий к одному-единственному великому стихотворению.
— Жизнь — это свисток перед входом поезда в туннель.
— Это очередь к зубному врачу.
— Жизнь — это книга, настолько толстая и скучная, что как-то не хочется читать ее до конца.
— Это долгая увертюра к опере, которой никто никогда не слышал.
— Жизнь — это болезнь, которая передается половым путем.
— Это бесконечная, беспроигрышная игра в рулетку.
— Или на рояле.
— Или в театре одного актера.
— А почему одного? — встрепенулся Карлсон.
— Да потому что он козел, — припечатал ладонью Сван.
Он посмотрел на часы, прикидывая оставшееся время.
— Ты куда-нибудь торопишься? — поинтересовался Карлсон.
— Вот что, — сказал Сван. — Полиция будет минут через семь-восемь. У нас есть еще немного времени.
— Какая полиция? — покраснел Карлсон.
— Обыкновенная. В бронежилетах.
Сван достал «люггерс», повертел в руках и положил на колени. Карлсон окаменел, громко сглотнув слюну.
— Это такая игрушка? — спросил он.
— Нет, не игрушка.
— Тогда зажигалка? Скажи мне, Малыш, что это зажигалка.
— Нет, — сказал Сван, — это не зажигалка.
— А что ты собираешься делать?
— Я хочу дать тебе денег. Ровно столько, сколько стоит моя голова.
— А зачем ты достал эту штучку?
— Какую штучку? Ах, да… Я еще не решил. Допустим, я сначала дам тебе денег, а потом застрелю. Как ты на это посмотришь?
— Не надо этого делать, Малыш. Ты лучше просто дай мне денег, а потом иди и сдавайся полиции. Ведь рано или поздно тебя все равно бы поймали… А я за тебя еще денежек получу, так что выйдет в два раза больше…
— Деньги — это пустяки, — сказал Сван.
— Дело житейское, — подшутил Карлсон.
— Вот что, — сказал Сван, — я не дам тебе денег.
Он встал, крепко держа «люггерс» у бедра. Карлсон втянул голову в плечи и часто заморгал глазами. Казалось, из его рта сейчас вылетит муха.
— И стрелять я тебя не буду, — сказал Сван. — Я просто уйду.
— Ты не успеешь уйти, Малыш, — грустно произнес Карлсон. — Дом уже окружен.
— Это не имеет значения. Есть один способ. Он позволяет уйти при любых обстоятельствах.
Сван сунул «люггерс» в карман и быстро вышел на крышу. Он сделал несколько шагов, гремя старой черепицей, спустился к самому краю и замер, балансируя на водосточном желобе, спиной к мрачному колодцу улицы. Карлсон стоял в дверях и с ужасом смотрел на него, тряся раскрытыми ладонями.
— Стой! Не делай этого, — закричал он. — В тюрьме тебе будет хорошо, вот увидишь. Никаких тебе забот, кормят и поят, а по праздникам сладости дают, прошу тебя, только не прыгай, Малыш!
Сван тускло посмотрел вниз на улицу, где стояло несколько полицейских машин, затем помахал рукой, прощаясь с перепуганным стариком. Какие-то секунды они молча смотрели друг другу в глаза. Это ничтожное время неимоверно растянулось для Свана: он вдруг вспомнил всю свою жизнь, словно промотал какую-то кассету, и с горечью подумал, какой могла бы она быть, не встреться ему на пути этот маленький чудак.