— Самое трудное, — застенчиво вставил Орельен, — это заработать деньги.

Если Кати не хочет отдавать девчонок в приют, ей придется ходить только на поденную работу.

— Я уже думала об этом и ничего не придумала, — вздохнула Катрин.

— Не забывай, — сказал Франсуа, — что через несколько месяцев я поступлю на фабрику.

Глаза Жюли сверкнули.

— Еще успеешь туда поступить! — торопливо заговорила она. — Лучше сиди дома и вытачивай свои веретена. Потому что, работая учеником…

— Как только я распрощаюсь с костылями, дядюшка Батист возьмет меня к себе в мастерскую. А он, насколько я понимаю, лучший рабочий на фабрике.

Говорят даже, что другого такого мастера нет во всей Франции… Он научит меня своему ремеслу.

— Это верно, — подтвердил Орельен, — старик — король своего дела, и его работа хорошо оплачивается. — Обернувшись к сестре, он спросил: — Почему ты против того, чтоб Франсуа поступил на фабрику?

— Потому что… потому что… — пробормотала Жюли, и по ее блестящим глазам и нахмуренным бровям видно было, что она сильно рассержена. Она кусала свои красиво очерченные губы; верхняя сложилась в капризную гримаску.-…из-за его здоровья, — закончила она.

— Из-за здоровья ли? — усмехнулся Франсуа, почесывая затылок.

— А из-за чего же еще? — вспыхнув, спросила Жюли. Щеки ее пылали, глаза были полны слез. Катрин уже не раз наблюдала эти внезапные вспышки гнева у подруги, когда, например, какая-нибудь девушка, из Ла Ноайли приходила к Франсуа за веретенами, а он, шутки ради, просил заказчицу взять его под руку и прогуляться с ним вокруг дома.

Желая предотвратить надвигавшуюся грозу и досадуя, что они отвлеклись от цели, Катрин громко сказала:

— Но мы так и не решили, как нам быть с Клотильдой и Туанон…

Сестренки, игравшие около станка Франсуа, услышали свои имена и подбежали к Катрин.

Она попробовала отослать их обратно, сказав, что маленьким нечего вмешиваться в разговоры старших, но девочки заупрямились.

Орельен состроил им уморительную гримасу. Он умел, как никто, в мгновение ока преобразиться в чудовище, в страшилище, в петрушку. Девчонки прыснули со смеху и тоже принялись показывать друг другу языки, косить глазами и расплющивать пальцами носы.

А Орельен, перестав дурачиться, предложил:

— Пусть остаются здесь: надо рассказать им, в чем дело.

— Рассказать им?! — воскликнула ошеломленная Катрин. Орельен нагнулся к девочкам.

— Слушайте меня внимательно, — сказал он.

Клотильда и Туанон думали, что он снова начнет показывать им что-то смешное, и были весьма разочарованы его серьезным видом.

— Слушайте меня внимательно, девочки, — повторил Орельен. — Вы ведь всегда ласковы с вашим папой, верно?

— Угу, — ответила Клотильда.

— Угу, — повторила, как эхо, Туанон.

— Так вот: надо быть с ним еще ласковее. У вашего папы большое горе. Он очень обрадуется, если вы будете его целовать, когда он возвращается с работы; если будете называть его «папочкой»; если скажете, что не хотите с ним расставаться.

Все глядели на девочек. Туанон, по-видимому, находила все это очень смешным, но Клотильда беспокойно озиралась по сторонам.

— Вы поняли, что сказал вам Орельен? — спросила Катрин. — Вы должны быть очень ласковыми с отцом, почаще целовать его и говорить: «Мы не хотим расставаться с вами, папочка!»

Клотильда глубоко вздохнула и спросила:

— А какое у папы горе?

Т уанон, уже усевшаяся, по своему обыкновению, на пол, заявила:

— Мы не станем называть его папочкой, потому что он уже большой.

Орельен был явно раздосадован. Жюли пожимала плечами. Франсуа растерянно раскрывал и закрывал свой нож. Катрин нагнулась, взяла Туанон на руки, притянула к себе Клотильду.

— У папы большое горе, потому что мама была больна, очень больна, вы сами видели. Пришлось унести ее далеко, так далеко, что мы больше ее никогда не увидим…

— Никогда не увидим?! — вскрикнула Клотильда. Катрин вздрогнула, как от удара. Франсуа поспешил к ней на выручку.

— В общем, понимаешь, Клотильда… мы ее, может, и увидим, но только не скоро… И потому, если вы будете чаще целовать отца и говорить ему, что хотите остаться с ним, вы его утешите…

— Только не говорите ему, что это мы научили вас, — добавила Жюли, — а то он перестанет вас любить…

— Ну конечно, мы не хотим расставаться ни с папой, ни с Кати, ни с Франсуа, — серьезно сказала Клотильда. — Да и куда мы денемся?