— Я не против… просто всегда думала, что будет немного иначе.

— Как?

Жесткий вопрос. Она почувствовала, как Чейзер внутренне подобрался, приготовился слушать, спорить, защищать, убеждать, а она все больше ненавидела себя за нерешительность и скопившийся в душе страх.

— Я всегда представляла, что сойдусь с человеком, чей характер мягче… кем-то сговорчивым…

— Размазней.

Как едко сказано.

— …понимающим…

— Я понимающий.

— …с нормальной профессией…

— Не убийцей?

В комнате повисла тишина. Та самая — нездоровая, плохая, — когда вылетело слово-ошибка; в зеленовато-коричневых глазах появилась гладь, такая же ровная и холодная, как поверхность могильной плиты.

Лайза запаниковала.

— Нет-нет… слышишь? Я не это имела в виду! Не это!!!

Попыталась коснуться Чейзера и уже было открыла рот, чтобы что-то сказать, объяснить, поправиться, но тот отнял руку. Сделал шаг назад, поджал губы, несколько секунд молча смотрел на коробочку с кольцом, затем захлопнул ее.

Поднял глаза, но взглянул не на Лайзу, а куда-то за окно, туда, где изливался на город ливень.

— Хорошо. Я понял. Ты считаешь меня кобелем, неспособным жить с одной женщиной…

— Мак!

— Не перебивай! — хлестнул словами жестко, сам заметил непреклонность тона и невесело усмехнулся. — Да, точно, доминантом, который задавит все живое в доме. И, конечно, убийцей. В чем ты права.

Тишина. Поганая давящая тишина. Холодная и сырая, как воздух камеры-одиночки в подземелье.

— Что ж. Я понял.

Ей казалось, что пол рушится и уходит куда-то вниз. Что она стоит на пятачке, а вокруг куски земли срываются в образовавшиеся под ногами гигантские трещины. Мир вокруг завращался, горло сдавило от подступающих спазмов; Лайзе казалось, что она потеряла равновесие и сейчас упадет.

— Мак, пожалуйста! — Он отступил назад; она попыталась ухватиться за его куртку. — Пожалуйста, не уходи! Не вот так! Давай, я перееду!

Грустная разочарованная улыбка в ответ; его рука разжала ее пальцы — ткань выскользнула.

— Все хорошо. — Еще один шаг к двери. — Не нужно подачек, принцесса. Я не тот, кто их принимает.

Она почти задохнулась от боли. Уходит… он уходит… он уходит… Создатель, помоги, сделай что-нибудь… Позволь нам понять друг друга, верни все назад!

— Тебе нужно время. Пусть у тебя будет время.

То были последние сказанные слова перед тем, как дверь закрылась.

«Пусть у тебя будет столько времени, сколько ты хочешь. Все время мира. Но уже без меня», — витало в воздухе.

Лайза не выдержала, сделала глубокий вдох, от которого судорогой свело грудь, а затем опустилась на пол, невидящими глазами посмотрела на дверь и разрыдалась так горько, как рыдают только когда умирает кто-то очень близкий.

Он мог бы попытаться согнуть себя и стать мягче. Хотя, был ли он жестким? Мог бы клятвенно заверять, что будет верен только ей, но грош цена словам, когда отсутствует доверие. А оно рождается и взращивается взаимно.

По крыше и окнам колотил ливень.

Мак неподвижно сидел в незаведенной машине и смотрел, как по ветровому стеклу стекают дождевые капли.

Пришел. С кольцом. Впервые в жизни.

И с ним же ушел.

Смешно, если бы не было так грустно.

Может, надо было иначе: более романтично и через месяц? Или через год?

Нет, он поверил, что она — пусть еще незрелая и зеленая внутри — переступит через внутренние страхи и доверится. Вложит свои ладошки в его, и он бы держал их крепко, не выпуская. Холил бы и лелеял, прощал бы ошибки и промахи — со всеми случается. Но нет.

Не вышло.

Кольцо осталось в коробке, а в ушах разодравший сердце на части плач, несущийся вслед по коридору.

Он не произнес «люблю» вслух, попытался сохранить хотя бы часть сердца нетронутой, но оно все равно треснуло. В таких вещах, когда подкашивается фундамент, рушится все без исключения.

Мак опустил голову и прижал ее к лежащим на руле ладоням.

В вышине горело, но уже не грело, знакомое окно.

Он поднял голову, посмотрел на него, затем на автомате вставил ключ в замок и завел машину. Уже выехал со двора, потом очнулся, стряхнул оцепенение, включил дворники и пристегнулся.