— Привет аборигенам, — сказал Ян, подойдя к нам.

— О, — сказал Генаха. — Хоть один нормальный человек нарисовался. А то Мишок с Макарецом мне уже все мозги высосали.

— А Мишок-то что сделал? — спросил Литовец. Упоминание Макареца его ни капли не удивило — сосание мозгов по утрам, вечерам и вообще в любое время дня и ночи было особой приметой завгара.

— Задолбал он меня, вот что, — пояснил Кавалерист. — У него рот не закрывается. Уже полчаса стоит здесь и несет какую-то херню. Говорит — словесный понос. А у меня в голове уже конкретный бурелом.

— У Генахи новая теория, — пояснил я. — Типа, если посмотреть сбоку, то сверху будет видно, что снизу я получу по языку из-за своей головы. Ты чего-нибудь понимаешь?

— Нет, — честно ответил Ян.

— Я тоже. Хреновый, Генаха, из тебя Эйнштейн. Зря ты в восьмой класс не пошел.

— Я бы пошел, — возразил Кавалерист, — да меня не взяли. И вообще я сейчас из-за тебя шизой покроюсь. Слушай, Литовец, забери меня отсюда.

— Легко, — сказал Ян. Потом повернулся ко мне и добавил: — Ты тоже едешь?

— Ну, натурально, — я важно кивнул.

— Тогда подождите, я к Макарецу сгоняю.

И умчался. А я повернулся к Генахе и победно ухмыльнулся:

— Ты от меня так просто не ускачешь. Ян человек хороший, но он в первую голову мой напарник. Так что готовься.

— К чему? К тому, что ты меня до смерти заговоришь? Так я этого уже лет семь жду. Думаю, что однажды дождусь. Если прежде тебе голову не откручу.

— Зверь, а не человек, — хохотнул я. — Ладно, не боись. Я через слово разговаривать буду. В два раза дольше протянешь.

Сзади посигналили. Мы синхронно развернулись и направились к выходу. Там Генаха забрался в машину, а я пошел открывать ворота. Когда «Волга» выехала, проделал ту же операцию в обратном порядке и присоединился к Генахе. Он слегка потеснился, но на всякий случай предупредил:

— Мишок, если что — я тебе глаз высосу и не подавлюсь.

— Лишь бы тебе на пользу пошло, — сказал я.

— Чего это он? — спросил Ян, наруливая от гаражей.

— Седлом спину натерло, — я пожал плечами. — Или подковы новые жмут. Он все утро такой.

— Мужики! — взмолился Генаха. — С вами, конечно, весело, но я спать хочу. Говорите про меня что хотите, только на счет «поболтать» не приставайте, хорошо?

— Спи спокойно, друг, товарищ и лошадь! — я торжественно хлопнул его по плечу.

— Полный трындец! — Генаха тяжело вздохнул, поудобнее устроился на седушке и прикрыл глаза. Может, и правда заснул, а может, притворялся, чтобы мы не доставали его.

Некоторое время в салоне царила тишина. До тех пор, пока Ян не вывел машину за пределы промзоны. Здесь он отыскал меня глазами в зеркальце и спросил:

— Кого первого?

Вопрос, откровенно говоря, был непраздный. Он содержал в себе целую гамму душевных переживаний, терзавших Литовца, пока тот решал, кому из друзей отдать предпочтение. Потому что и Генаха, и я жили в получасе езды от таксопарка, но Генаха — на севере, а я — на юго-западе. И, не выдержав напряженной борьбы между собственными полушариями, Ян позорно спасовал, переложив ответственность за принятие решения на меня. Сволочь.

Я, однако, долго думать не стал. Кавалерист так увлеченно сопел носом, что без подсказок было ясно — он сейчас нуждается в теплой кровати гораздо больше, чем я. Мне же, слегка поспавшему и даже встряхнувшемуся в моральной стычке с Макарецом, было относительно неплохо — нервозная бодрость, говорливость и прочие симптомы легкого перенапряжения организма. Я знал, что через час-полтора наступит реакция, и я засну прямо там, где буду находиться на тот момент. Но ведь час-полтора-то еще продержусь. Поэтому невыгодное для меня — в смысле порядка очередности — решение было принято легко и без колебаний:

— А давай Генаху сперва отвезем. Это он только с виду конь. А на деле даже на пони не тянет.

Ян, чьи душевные страдания я прекратил одной фразой, пустил машину в нужном направлении и засвистел что-то непонятное. Это было редкостной удачей для любого натуралиста — видеть его в таком состоянии. Обычно он свистлявостью не отличался. Чистый бамбук. Такая вот особенность загадочной прибалтийской души. Неприметный такой бамбук, затерявшийся в необъятных бамбуковых джунглях. Даже если отыщешь — ничего интересного в нем не найдешь. Строгий и безупречный, хоть и непонятный. Ну, неэмоциональное растеньице. Правда, порой он превращался в цветущий бамбук, но это случалось редко. Наверное, когда подарил какой-нибудь барышне свою невинность. Возможно, в день свадьбы. Очень может быть, когда жена наградила его первым сыном. Короче, цвел только в исключительных случаях. По пальцам пересчитать можно. Чуть чаще становился таким бамбуком, на который в древности богдыханы голым задом сажали преступников. Что с ними делалось посредством прорастания быстрорастущего деревца через прямую кишку в остальной организм, объяснять не нужно. Ян и не объяснял. Просто прорастал. Но в основном все же оставался обычным человекобамбуком. Неприметным и бесстрастным.

Генаха тихо и мирно испускал хриплые стоны посредством своего, хоть и не длинного, но потрясающе рельефного — вследствие двукратного перелома — носа; Ян увлеченно, как мышка, которая хочет, но не может по большому, таращился вперед. Один я выбивался из общей картины своей бездеятельностью — просто сидел, откинувшись на спинку сиденья и сложив мозолистые руки на костлявые ляжки. Меня такой расклад не устраивал, и я решил посвятить свободное время анализу ситуации. В который раз за несколько часов, аналитик хренов. Но потребность в этом была чуть более чем острая. Если прежде ситуация выглядела довольно привлекательно, то некоторое время назад внезапно и решительно развернулась ко мне задом. Нужно было осознать новое положение вещей и постараться найти пути обхода, как бы это помягче выразиться, ситуационной задницы.