— Зачем ты это сделал, Мешковский?

— А вот такая вот я сволочь, — я огорченно шмыгнул носом.

Я ехал в город, размышляя, чего я, собственно, добился этим визитом. Выходило, что почти ничего. Если я правильно понял Коновалова, то Водолазов свои действия с ним не очень-то согласовывал, считая себя рангом повыше. Тут Пипус оказался прав. Так что мои проблемы с Игорьком придется решать отдельно. Ну что ж, я, по крайней мере, обезопасил себя со стороны генерала, а это уже плюс. Работать на два фронта не хотелось — никогда не был ни многостаночником, ни ударником коммунистического или там посткоммунистического труда. Это, извините, не про меня.

А вот то, что передо мной осталась только одна мишень — это хорошо. Появилась возможность сконцентрировать весь свой потенциал — уж какой бы он ни был — и нанести в эту самую мишень один-единственный, но решительный удар. Договориться с Водолазом так же легко, как договорился с генералом, я не рассчитывал. Если у первого был на меня так себе, зубчик, то у второго вырос огромный моржовый бивень. А кому понравится, когда его бьют головой о смеситель, а потом ударом ноги в грудь отправляют в полет? Любой обидится. И я, окажись на месте главы топливного департамента, обиделся бы. А тут еще куча лишних сведений, которые он сдуру напихал мне в голову… Короче, повод не любить меня у него был.

Зато от визита можно поиметь еще один плюс. Если удастся уговорить Пипуса пойти на мировую, то и он может бросить все свои силы, деньги и связи на борьбу с Водолазом, против которого должен быть настроен весьма решительно. Все-таки, человек у него не жвачку — миллионный бизнес отжать хочет. Не думаю, чтобы Пипус нашел, что возразить мне по этому поводу. И уговорить его на мир с Коноваловым — вряд ли проблематично. С этой целью, собственно, я и направлялся в город.

Размеренное тарахтенье мотора, настолько тихое, что воспринималось как простая вибрация, успокаивало и убаюкивало. Погруженное в нарождающуюся ночь шоссе было почти пустынным — редкая машина проскакивала мимо, как большая хищная птица, чтобы снова исчезнуть во тьме. В общем, идиллия. Картина, которой я не наблюдал уже полгода, даже больше — с тех самых пор, как меня поперли из таксопарка и я стер со своего герба девять черных клеточек, брошенных в два ряда.

Но, перестав быть таксистом, я не перестал быть романтиком дорог. И сейчас, вертя одной рукой баранку, а другой, высунутой по локоть в окно, держа сигарету, я кайфовал. Я испытывал наслаждение полетом — почти как парашютист, который несется в свободном падении, но наверняка позаботился, чтобы его парашют раскрылся. Только у меня было преимущество — ни один парашютист не может быть уверен на все сто, что в нужный момент купол над его головой все же возникнет, и это есть серьезная ложка дегтя в их бочке меда. Езда же на машине использования парашютов не предусматривала, максимум — ремни безопасности, а они у меня были пристегнуты. По старой привычке, после того, как лет восемь назад я увидел продавленную чуть не насквозь баранкой грудную клетку. Неважно чью — важно, что она могла и не оказаться продавленной, сделай ее владелец вовремя незамысловатое движение рукой. С тех пор я много раз видел похожие картины, но такого впечатления они уже не производило — сам я каждый раз страховался. Береженного бог бережет.

В зеркальце заднего обзора сперва мелькнули, а потом прочно обосновались огоньки автомобильных фар. И начали быстро приближаться, увеличиваясь в размерах. Я неодобрительно покачал головой. Не люблю таких спортсменов. Они создают проблемы на дорогах. Из-за них нормальному водиле приходится быть постоянно начеку. Я, пользуясь отсутствием других машин, шел со скоростью сто сорок кэмэче и считал, что этого достаточно даже для летчика за рулем. Все-таки, автомобиль имеет кое-какие конструктивные отличия от самолета. Но тот, кто крутил баранку шедшего в кильватере драндулета имел, очевидно, иное мнение на этот счет.

По тому, как быстро он меня настигал, я прикинул его скорость. Где-то в районе ста семидесяти, не меньше. Если при такой прыти финишируешь не там, где планировал, то никакие доктора не смогут склеить твои кости в первоначальную конструкцию.

А парень, удравший то ли из психушки, то ли с очередного этапа Формулы-1, продолжал быстро настигать меня. И, как в сказке — долго ли, коротко ли, настиг. Причем, скорее, коротко, чем долго.

И, когда машины сравнялись, все мое неодобрение как рукой сняло. Сквозь боковое стекло я увидел белую повязку на голове пассажира и кое-что пострашнее повязки, а именно — дуло автомата. Генерал не сдержал обещания. То ли передумал, то ли уже в тот момент, когда давал его, замышлял недоброе — трудно сказать. Да и не важно это. В данный момент для меня имели значение только три вещи на Земле. Два глаза человека с повязкой — левый и правый. Один, который щурился, и второй, который ловил меня на мушку. И дуло автомата, рыскающее почти перед самым стеклом «Мерседеса».

Клацнув зубами, я слегка притопил тормоз и тут же отпустил его. Давить сильнее было опасно — занесет. Получилось, как одноразовое вливание, только в моем случае — выливание. Скорости. Сосед, не ожидавший такой хохмы, сразу ушел вперед, но тут же и сам притормозил, попытавшись подравняться. Я повторил фокус, и ему пришлось проделывать все по новой.

Я еще трижды рискнул повторить трюк, но, когда скорость упала до семидесяти, понял, что ша, хватит. Потому что человеку с повязкой такие пятнашки могут в конце концов надоесть, и он начнет стрелять, не дожидаясь, когда моя гениальная голова и его злобная мушка окажутся на одной линии. С его-то огневой мощью, да при нашей упавшей скорости, шансов остаться в живых у меня практически не будет. Пропадать ни за грош чегой-то не хотелось.

Дождавшись, когда начнется более или менее ровный участок дороги, я сбросил ремень безопасности, включил нейтральную скорость и дернул ручник. Порву — и черт с ним. Открыл дверь и вывалился наружу, стараясь пристроиться к асфальту попластичнее, чтобы ненароком чего-нибудь себе не сломать.

Ручник, как ни странно, сразу рваться не стал. «Мерседес», подагрично подергиваясь, укатил вперед, а я, прокувыркавшись за ним с добрый десяток метров (слава Богу, как и старался, довольно удачно — во всяком случае, обошлось без переломов), остановился и, кусая от нетерпения губы, вытащил из кармана пистолет.