И постепенно улыбки исчезли с лиц многочисленной аудитории. Им на смену пришли настороженные взгляды в сторону Бесси Форбс. Убийство есть убийство. И кто-то должен за него отвечать.

Члены жюри присяжных, занимая свои места, вежливым кивком здоровались с Мейсоном и с пониманием смотрели на обвиняемую. К полудню они избегали взгляда адвоката.

Френк Эверли пошел перекусить вместе с Мейсоном. Молодой человек съел две-три ложки супа, едва притронулся к мясу и отказался от десерта. Чувствовалось, что он очень взволнован.

— Можно мне сказать одну вещь, сэр, — спросил он, когда Мейсон, покончив с едой, откинулся в кресле и закурил.

— Разумеется.

— Победа уплывает у вас из-под носа, — пробормотал Эверли.

— Неужели?

— Я слышал разговоры в зале суда. Утром эту женщину оправдали бы в мгновение ока. А теперь ей не спастись, если только она не докажет свое алиби. Присяжные начали осознавать, что Форбса хладнокровно застрелили. Когда Драмм говорил о преданной собаке, отдавшей жизнь за хозяина, на их глазах навертывались слезы. А как многозначительно переглядывались они, когда медик сообщил о том, что в момент выстрела пистолет находился лишь в двух футах от груди Форбса.

— Да, — согласно кивнул Мейсон, — но худшее еще впереди.

— О чем вы говорите?

— Если я не ошибаюсь, первым свидетелем, вызванным обвинением после перерыва, окажется продавец из магазина спортивных товаров в Санта Барбара. Он привезет с собой выписку, в которой будут указаны дата продажи пистолета и фамилия его нового владельца. Он опознает Бесси Форбс, как человека, купившего этот пистолет, и покажет ее подпись. После этого ни у кого из присутствующих не останется и капля симпатии к обвиняемой.

— Но разве нельзя остановить его? — воскликнул Эверли. — Вы же можете протестовать, сосредоточить внимание присяжных на себе, как-то сгладить ужасное впечатление, которое произведет выступление продавца.

Мейсон затянулся и выпустил кольцо дыма.

— Я не собираюсь его останавливать.

— Но вы можете добиться перерыва. А не то отвращение к убийце захлестнет присяжных.

— Именно этого я и добиваюсь.

— Но почему!? Мейсон улыбнулся.

— Вы ни разу не принимали участия в избирательной кампании?

— Нет, разумеется, нет, — ответил Френк.

— Значит, вы не знаете, какое странное явление представляет собой настроение массы людей?

— Что вы имеете в виду?

— В нем нет ни верности, ни логики. И настроение

гори присяжных подчиняется тем же законам.

— Мне не совсем ясно, к чему вы клоните?

— Вы, несомненно, любите хорошие пьесы?

— Да, конечно.

— И вы видели пьесы, вызывающие душевные переживания? Когда к горлу подкатывает комок, а на глазах выступают слезы?

— Да, разумеется, но какое отношение…

— Когда вы в последний раз видели подобную пьесу?

— Ну, буквально несколько дней назад.

— И вы, конечно, запомнили самый драматический момент, когда вы не могли даже вздохнуть, а слезы мешали видеть, что происходило на сцене?

— Да, я никогда не забуду это мгновение. Женщина…

— Не в этом дело, — перебил его Мейсон. — Позвольте мне спросить, а что вы делали через три минуты после этого самого драматического момента?

Эверли недоуменно моргнул.

— По-прежнему смотрел на сцену.

— И что вы испытывали?

— Я… — неожиданно он улыбнулся.

— Ну, смелее. Так что вы делали?

— Я смеялся, — ответил Эверли.

— Совершенно верно.

— Но, — пробормотал Эверли после долгого раздумья; — я по-прежнему не понимаю, причем здесь жюри присяжных?

— Жюри — это аудитория, — пояснил Мейсон. — Маленькая, но аудитория. Учтите, Эверли, успеха добиваются лишь драматурги, разбирающиеся в натуре человека. Они осознали непостоянство аудитории. Они знают, что та не способна долгое время испытывать одни и те же чувства. И если после волнующей сцены зрителям не удастся посмеяться, пьеса наверняка провалится.

— В трудную минуту, — продолжал Мейсон, — зрители симпатизируют героине. Они искренне переживают за нее. Они готовы на все, лишь бы спасти ее. Попади' злодей им в руки, его бы разорвали на части. Но страдания хватает не больше, чем на три минуты. В конце концов, не они, а героиня попала в беду. И, попереживав за нее, зрители требуют эмоциональной разрядки. Хороший драматург это прекрасно понимает. И предоставляет зрителям возможность посмеяться. Если бы вы изучали психологию, то заметили бы, с какой жадностью они хватаются за эту возможность.