У армейской аристократии не было повода для недо­вольства. Возрождение военной мощи рейха шло неви­данными в истории темпами. Принятый 21 мая 1935 го­да «Закон о вооруженных силах» еще более укрепил ее влияние. Фон Бломберг был назначен главнокомандую­щим, подчиненным лишь фюреру, а возглавляемое им министерство стало именоваться военным. Недвусмыс­ленный знак! Сухопутные силы возглавил конечно же Фрич, флот — адмирал Редер, авиацию — генерал-полковник Геринг. Второй человек в государстве оказал­ся в формальном подчинении у «Резинового льва». Впрочем, Геринг сразу же показал зубы.

— Все, что летает, принадлежит нам! — заявил он с присущим ему апломбом и отобрал у Редера морскую авиацию.

Последнее обстоятельство никак не нарушило общую атмосферу полного взаимопонимания. Честь корпу­са СС тоже не пострадала. Гиммлер, согласно личному указанию фюрера, передал военному министерству до­кументы, касающиеся всех обстоятельств дела, включая прискорбное происшествие в доме Шлейхера, где за­одно с генералом застрелили и его жену. «Для озна­комления», как значилось в сопроводительной записке. Вроде бы поставлена последняя точка.

Однако досадная история получила неожиданное продолжение. Рейхсвер наотрез отказался возвратить документы, а родственники Шлейхера по наущению фон Фрича возбудили судебное дело о возмещении убытков в связи с убийством прославленного генерала.

Положение существенно осложнялось. Гиммлер го­тов был на любую крайность, только бы не выносить на суд, даже закрытый, секретные документы СС. Бог с ними, с подробностями чистки, опасен, недопустим был сам прецедент.

Не оставалось ничего иного, как вновь обратиться к фюреру, благо на сей раз он находился рядом, в рейхс­канцелярии. Гиммлер поручил столь деликатную мис­сию Рейнгарду Гейдриху, шефу секретной службы, лично ответственному за события тридцатого июня, в особенности за их берлинскую часть. Верховный вер­дикт был краток:

— У вас теперь более чем достаточно сил и средств, группенфюрер, чтобы найти достойный выход.

Средства действительно были отпущены щедрой дланью. Аппарат СС, куда только что вошли службы тайной и уголовной полиции [2] достиг пятидесяти семи тысяч сотрудников, но это не облегчало задачу.

«Я никому не позволю встать между мною и ар­мией»,— бросил однажды фюрер, и Гиммлер навсегда запомнил эти слова. Он не смеет связать себя личной причастностью к инциденту. Пусть Гейдрих выпуты­вается, как может.

— Фюрер дал совершенно ясное указание, дорогой Рейнгард,— с обычной мягкостью посоветовал рейхсфюрер СС.— Я уверен, что нам следует действовать именно в этом духе.

А далее события развивались следующим образом. Четыре офицера, причем гестапо, а не СД, явились в военное министерство на Бендлерштрассе и, найдя соответствующее управление, потребовали немедлен­ной выдачи документов СС.

Майор рейхсвера, дежуривший в отделе докумен­тации, под дулом пистолета вынужден был открыть ящик письменного стола. Но вместо того чтобы выдать требуемую папку, он надавил кнопку тревоги и стал с нарочитой медлительностью перебирать бумаги.

Вбежала вооруженная охрана и в два счета разо­ружила эсэсовцев. Армия действовала решительно, бы­стро и не без тайного удовольствия. Арестованных уве­ли в подвал и, ничтоже сумняшеся, расстреляли из ав­томатов, только что принятых на вооружение. Тела кремировали за счет военного министерства, а пепел наложенным платежом отослали на Вильгельмштрассе, 102, в штаб-квартиру рейхсфюрера СС. В этом за­вершающем штрихе Гиммлер ощутил откровенную из­девку. Ведь именно так было заведено в его собствен­ном ведомстве, которое тем же самым манером высыла­ло родственникам урны экзекутированных преступни­ков и заключенных концлагерей.

Какое, казалось, могло быть сравнение? Гнусная, кощунственная антинациональная выходка!

Гиммлер позвонил на Принц Альбрехтштрассе, где в угрюмом здании школы прикладных искусств раз­мещались основные службы, но Гейдриха в кабинете не оказалось. Он находился в одном из разбросанных по тихим уголкам столицы особняков секретной служ­бы. Не успел Гиммлер послать за личными делами столь огорчивших его генералов, как прозвучал ответ­ный звонок Гейдриха.

— Мне хотелось бы побеседовать с вами, дорогой Рейнгард. Бели можно, то прямо сейчас.

Дожидаясь секретаря, рейхсфюрер прошел в при­мыкавшую к кабинету туалетную комнату. Остановился перед зеркалом, сдул пылинку с рукава черного, шитого серебром кителя, поправил алую повязку со свастикой.

Огладив бледные, выбритые до глянца щеки, специаль­ной щеточкой тронул тщательно подстриженные вис­ки, затем занялся усиками. Секретарь застал его уже за рабочим столом.

Ввязываться в борьбу что называется с ходу он и не собирался. Но освежить в памяти кое-какие детали было полезно. На некоторых бумагах обнаружились собственные пометки, сделанные тончайшим острием графита,— крестики или краткие «lag» [3] . Более опреде­ленных резолюций он по возможности избегал, рав­но как и конкретных указаний.