Привлеченный в качестве непосредственного испол­нителя, Рейнгард Гейдрих вскоре стал одним из наи­более влиятельных представители национал-социалист­ской элиты. Его имя почти ничего не говорило широкой публике. Радио о нем не упоминало, газеты не печатали его портретов, операторы кинохроники никогда не со­провождали его в поездках.

Высокий и всегда приглушенный голос Гейдриха, его манера проглатывать гласные запоминались надол­го, а содержание беседы как-то сразу улетучивалось из головы.

Однако внешне бессистемно разбросанные построе­ния объединяли удивительный по точности и экономии материала логический каркас. Но понять это было дано далеко не каждому, тем более в момент разговора.

Гитлер научился доводить наэлектризованную тол­пу до неистовства, Геббельс сам пьянел от своих речей, Геринг, хватая все, что только было под рукой — долж­ности, ордена, еврейские дома, заводы, картины,— взахлеб упивался собственной личностью. Но никто из них не понимал технологии власти с такой отстранен­ной четкостью, как Гейдрих. В сущности, он хотел од­ного: всегда знать обо всем больше, чем кто бы то ни было. Именно этим и занималась СД. Особое внимание уделялось партийно-правительственному аппарату, ар­мии, полиции, разумеется, дипломатическим кругам. Секретная служба не дублировала гестапо. Поэтому «по­четные агенты» не являлись полицейскими осведо­мителями в обычном понимании. Пришлось затратить массу усилий, чтобы втолковать это ближайшим со­трудникам. Гейдрих не нуждался в мелких доносчиках и тем более провокаторах. Таких, когда возникала необходимость, поставлял Мюллер-гестапо. СД работала на ином системном уровне. В основу всего была положе­на точная квалифицированная информация. Момен­тальные снимки, из которых эксперты монтировали живую ленту событий. На первой ступени агенты со­бирали сведения о реакции различных слоев населения на мероприятия режима и международные события, о популярности того или иного руководящего деятеля. Затем наступала очередь штатных сотрудников. Зная общий абрис задачи и располагая более обширной ин­формацией, они выделяли наиболее существенное, если требовалось, уточняли детали в непринужденной бесе­де. Полная картина воссоздавалась уже в Центральном управлении, где готовился материал еженедельных и ежемесячных докладов для Гиммлера и Гитлера. В этих секретных, государственной важности, свод­ках не приукрашивали, не искажали действительности в угоду высшему руководству. Напротив, сложные яв­ления жизни исследовались со скрупулезной объек­тивностью, причем основное внимание уделялось враж­дебным национал-социализму тенденциям.

Что бы ни говорил Гитлер в публичных выступле­ниях или даже в узком кругу, реальное положение он знал. Коверкая до неузнаваемости факты, выдумы­вая, импровизируя, не заблуждался насчет истин­ного течения дел. По крайней мере, имел возможность не заблуждаться, ибо доклады Гейдриха поступали с точностью курьерского поезда.

Работа секретной службы была оценена по достоин­ству. СД получила право вести расследование на всех этажах власти, допрашивать любых, даже очень высо­копоставленных лиц. Имперские министры и гаулей­теры в этот круг не входили, равно как и генерали­тет. Тут Гейдрих должен был действовать на свой страх и риск. И через два года после триумфа движения фюрер опасался рейхсвера. Старческое брюзжание господ с лампасами могло повергнуть его в истерику.

Шеф СД старался использовать это в собственных целях.

Некоторые сведения особо деликатного свойства, оседая в персональной картотеке, никогда не попадали в докладные.

Без десяти одиннадцать адъютант положил на стол стопку без единой помарки переписанных на машинке листов. На каждом значилось: «Отпечатано в 1 экземп­ляре».

Гейдрих вскользь проглядел сообщения о светских раутах в «Эспланаде», «Бельвю», «Адлоне», «Клубе господ», дрезденском «Эдене» и мюнхенском «Кайзергофе».

Далее следовала информация об охоте Германа Ге­ринга (бревенчатый дом, старинный костюм хозяина, который он вскоре сменил сначала на розово-зеленую униформу главного лесничего, затем — на белый парад­ный мундир генерала «люфтваффе»). Это интереса не представляло, равно как и черный, шведского мрамора склеп, в котором покоилась жена рейхсминистра. Куда большего внимания заслуживала появившаяся на гори­зонте монументальная Брунгильда — невеста Геринга, но на нее уже имелось исчерпывающее досье.

Остальное было примерно в том же стиле. Ни самого Гейдриха, ни тех, кому предназначался отчет, ничуть не волновали восторги Шахта, дважды посетившего концерт знаменитого скрипача Крейслера. Иное дело, что министр просвещения Руст не знает ни слова по-английски, хотя всюду значится прямо противополож­ное. И неважно, что СД это уже известно. «Почет­ный агент» в министерстве — человек явно сообра­зительный, он понимает, в чем суть работы. Такого стоит поощрить, может быть, даже продвинуть по службе.

— Узнайте, на какой должности работает информа­тор,— сказал адъютанту Гейдрих, пометив абзац, где говорилось о ситуации в министерстве просвещения.— А ответственному за финансы укажите, что они плохо ориентируют людей.— Он поставил вопросительный знак.— Нужно узнать, о чем Шахт беседовал с Уилья­мом Доддом.

— Будет исполнено, группенфюрер.

— Далее. Я не вижу сообщений о руководителе бюро иностранной печати Эрнсте Ханфштенгле. На прошлой неделе их тоже не было. Проверьте.

— Слушаюсь,— адъютант записал в блокнот.

— В прошлых сводках два раза отмечалось, что его называют «франтом». Я это уже усвоил. Не надо ничего лишнего. Теперь о свидании Сурица с Доддом. Политические симпатии американца давно известны. Не надо повторяться. Тем более что никакой положи­тельной информации нет. Только сам факт, длитель­ность встречи и запись телефонного разговора.

— Ясно, группенфюрер. Материалы три-а, группен­фюрер,— адъютант взял новую стопку, намереваясь положить ее, как обычно, справа от Гейдриха.