Шрифт:
Балтика встретила затяжной непогодой. Задувало с северо-востока порывами, то и дело хлестал ледяной дождь. Ручные белочки сидели по дуплам и жрали запасы. Чайки и те куда-то попрятались. Лепестки жасмина усеяли траву. Сбитая хвоя облепила гранитные валуны, шишки надоедливо барабанили по водостокам.
Но перед разъездом, как по заказу, проглянуло солнце.
— Крайне сожалею, Вальтер, но обстоятельства изменились,— сказал Гейдрих, когда последний катер с офицерами, зарываясь носом в желтую от грунта волну, отвалил от дощатого пирса.— Очевидно, нашему Генриху доставляет особое удовольствие отнимать у меня отдых. Надеюсь, вы не оставите госпожу Гейдрих тосковать в одиночестве?
Пока из ангара выводили его личный — 8244 — «дорнье», группенфюрер натянул кожаный реглан и проверил парашют.
— Желаю удачи,— Шелленберг помог убрать трап.
— Счастливо развеяться, встретимся в понедельник.
Шелленберг и Лина остались одни в вилле, похожей
на сказочный замок, среди замшелых мачтовых сосен, на суровом балтийском острове.
А через несколько дней за бокалом «мартеля» в баре «Урания», где прослушивались все столики, кроме одного, Гейдрих поинтересовался, что же они там делали. Но прежде он своими руками разлил коньяк и предложил выпить за успех. Шелленберг попробовал, со вкусом причмокнул и, смакуя, тонкой струйкой вытянул все до конца. Тут Гейдрих, демонстративно отставив свой бокал, и огорошил его вопросом. Ситуация была острая и забавная. Грея в руках коньяк, он искоса наблюдал за холеным лицом Шелленберга: не удержался, голубчик, сглотнул слюну, и веки дрогнули. Долго пришлось дожидаться этой минуты, но тем приятнее был финал.
— Почему вы молчите?
— Не знаю, что и сказать,— Шелленберг шумно выдохнул воздух.— Надеюсь, вы пошутили?
— Ничуть, Вальтер. Все более чем серьезно: вы только что выпили яд.
— Что? — Шелленберг поперхнулся и закашлялся.
— Я дал вам яд, Вальтер. Если вы скажете правду, всю правду, какая бы она ни была, получите противоядие. Нет — дело ваше, готовьтесь держать ответ перед господом.
— Но это же немыслимо! — пунцовое от напряжения лицо Шелленберга пошло белыми пятнами.
— Вы уяснили свое положение?.. Я хочу знать, что у вас было с Линой. Но только правду, Вальтер! Ложь будет стоить вам жизни. И поторопитесь. Яд начинает действовать через полчаса.
— Что вы хотите знать? — уже спокойнее спросил Шелленберг.
— Как вы провели время с моей женой? Учтите, я заранее принял меры и знаю все. Каждое ваше слово записано.
— Тогда нечего спрашивать, раз вы и так все знаете.
Гейдрих подосадовал, что несколько пережал. Шелленберг, надо отдать должное, держался достойно. Но игра шла наверняка, и можно было не стесняться.
— Мне нужно проверить вашу искренность. Это единственное, что меня интересует. Поэтому говорите, и не дай бог вам солгать!
— Оригинальная манера проверять людей,— Шелленберг покачал головой.
— Не теряйте драгоценное время,— Гейдрих демонстративно взглянул на часы.— Мне бы не хотелось, чтобы противоядие опоздало.
— Итак, вам нужна правда... Какая именно?
— Какая бы она ни была,— повторил группенфюрер, следя за секундной стрелкой.— В любом случае я обещаю вам жизнь.
— Хорошо,— Шелленберг поправил угол платочка в кармашке двубортного пиджака, налил в стакан воды из сифона, но пить не стал. Собираясь с мыслями, вынул пачку «Кэмел» и зубами вытащил сигарету.— Дайте огня.
Гейдрих с улыбкой поднес зажигалку.
— В тот день, когда вы улетели, мы допоздна гуляли вдоль берега,— он жадно затянулся.— Говорили о скачках, Новалисе, поэзии романтиков... Потом ужинали у камина. При свете огня, если вас это интересует.
— И все?
— А чего вы ждали?.. Где-то во втором часу мы разошлись по своим комнатам. На следующее утро позавтракали на открытой террасе. Опять гуляли, проехались немного верхом... А после обеда я отбыл в Берлин.
— Почему не остались до вечера?
— Вы же сами сказали, что я понадоблюсь вам в понедельник утром.
— Я действительно так говорил?
— Ну, если вы и в этом сомневаетесь...— Шелленберг погасил сигарету и, наклонив красиво подстриженную, с идеальным пробором голову, глухо бросил: — Давайте ваше противоядие. Я все сказал.
— Все ли, Вальтер?