Мими встретила меня с распростертыми объятиями.

— Это было невероятно, невероятно мило с твоей стороны — простить меня, Ник, но ты ведь всегда был невероятно милым. Ума не приложу, что на меня нашло в понедельник вечером.

— Забудем об этом, — сказал я.

Лицо ее было несколько розовее обычного и выглядело моложе из-за того, что мышцы лица были напряжены. Голубые глаза ярко сияли. Руки ее, лежавшие на моих руках, были холодны. Она была сильно взволнована, но я не мог определить, какого рода волнение ее обуревало.

Мими сказала:

— Со стороны твоей жены также было невероятно мило…

— Забудем об этом.

— Ник, что могут сделать за сокрытие улик, доказывающих причастность другого человека к убийству?

— Если захотят, могут обвинить в их укрывательстве — на юридическом языке это называется не обещанное заранее укрывательство следов преступления.

— Даже если ты добровольно изменишь решение и предоставишь им улики?

— Все равно могут. Хотя обычно они этого не делают.

Она оглянулась по сторонам, словно пытаясь удостовериться, что в комнате больше никого нет, и сказала:

— Джулию убил Клайд. Я нашла вещественное доказательство и спрятала его. Что со мной сделают?

— Может, и ничего, просто устроят тебе головомойку — если ты передашь вещественное доказательство полиции. Он был когда-то твоим мужем: вы — достаточно близкие друг другу люди, и вряд ли найдется суд, который станет вменять тебе в вину попытку покрыть его — если только, конечно, у судей не будет причин подозревать, что ты руководствовалась иными соображениями.

Холодно и надменно она спросила:

— У тебя есть подобные подозрения?

— Не знаю, — сказал я. — Я склонен думать, что ты хотела использовать это доказательство вины Уайнанта чтобы, как только вы с ним увидитесь выжать из него денег, однако сейчас появились какие-то новые обстоятельства, заставившие тебя изменить решение.

Она согнула пальцы правой руки так, что ладонь ее стала напоминать когтистую лапу, и замахнулась, целясь острыми ногтями мне в лицо. Губы ее были подобраны, обнажая оскал плотно сжатых зубов.

Я поймал ее руку.

— В последнее время женщины стали грубее, — сказал я, стараясь придать своему голосу оттенок грусти. — Я только что расстался с дамочкой, которая швырнула одному парнишке в голову сковороду.

Она засмеялась, однако выражение ее глаз не изменилось.

— Ты всегда подозреваешь меня в самом плохом, не так ли?

Я отпустил ее руку, и она потерла то место, где оставили следы мои пальцы.

— Кто та женщина, которая бросила сковороду? — спросила она. — Я ее знаю?

— Это сделала не Нора, если ты имела в виду ее. Полиция еще не арестовала Виктора-Кристиана Розуотера-Йоргенсена?

— Что?

Я поверил в ее замешательство, хотя и ее реакция и тот факт, что я в нее поверил, удивили меня.

— Йоргенсен — это Розуотер, — сказал я. — Ты ведь помнишь его. Я думал, тебе известно.

— Ты имеешь в виду того ужасного человека, который…

— Да.

— Я не верю. — Мими встала; пальцы ее подергивались. — Не верю, не верю. — Лицо ее побелело от страха» искаженный голос звучал неестественно, словно голос чревовещателя. — Я не верю.

— Ну, тогда все в порядке, — сказал я.

Мими не слушала меня. Повернувшись ко мне спиной, она подошла к окну и стояла там, не оборачиваясь. Я сказал:

— Внизу перед входом в машине сидят два, похожих на полицейских человека, которые, наверное, должны взять его, когда…

Она обернулась и резким голосом спросила;

— Ты уверен, что Розуотер — это он? — Следов страха на ее лице уже почти не было, а голос звучал, по крайней мере, по-человечески.

— Полиция уверена.

Мы смотрели друг на друга, и каждый из нас был занят своими мыслями. Мими, как мне думалось, боялась вовсе не того, что Йоргенсен убил Джулию Вулф, и даже не того, что его могут арестовать: она боялась, что единственная причина, по которой Йоргенсен женился на ней, заключалась в какой-то его игре против Уайнанта.

Когда я расхохотался — не потому, что сама эта мысль показалась мне забавной, а потому, что она пришла мне в голову так неожиданно, — Мими вздрогнула и неуверенно улыбнулась.