— А как же, — ответил Сила, — накануне отхода от Тобола, скрываясь от красных, он ночевал у меня. Как он попал в начальники? — и, не дожидаясь ответа, старый Ведерников продолжал: — По уставу командиром казачьей части должен быть свой кадровый офицер…

Поликарп махнул рукой:

— Напоследок все перемешалось. Не поймешь, кто казак, кто сын казачий, а кто… — выругавшись, Поликарп потянулся за стаканом самогона, — умеешь шашкой владеть, да зол на Советскую власть, значит и начальству хорош, командуй, — сын захрустел соленым огурцом.

— А что, рядовые казаки разве пообмякли? — Сила испытующе посмотрел на сына.

— Как тебе сказать, — Поликарп вытер рукавом рубахи вспотевший лоб, — одни сразу повернули коней к дому, другие побоялись красных и ударились за границу вместе с зажиточными станичниками. Пугали шибко. Будто большевики расстреливают без разбору всех казаков.

— Ишь ты! — старый вахмистр погладил седые усы. — Убивать-то не убивают, а прижимать стали крепко. У меня из амбаров почти весь хлеб выгребли свои же казаки. Ладно, припрятал маленько, а то жевать бы нечего было, — пожаловался он сыну.

— Дивно припрятал? — по-хозяйски спросил Поликарп и налил себе второй стакан.

— Да как сказать, — Сила повел глазами по потолку, — мешков сорок лежат. Вот только боюсь, как бы вода к яме не подошла, в низком месте вырыта. Съездить бы посмотреть. Отдохнешь денька два — и прогуляемся в степь. Как у тебя с документами? — спросил он Поликарпа.

— Придется явиться в исполком, — вздохнул тот. — Кто там теперь верховодит?

— Васька Шемет, такой вредный для нашего брата стал, что беда, — Сила побарабанил пальцами по столу.

— Лупан жив?

— Скрипучее дерево долго на корню стоит, — ответил Сила, — недавно сноха гостить приезжала…

— Устинья? — Поликарп подался туловищем через стол.

— Замуж, говорят, вышла, — Сила отвел глаза в сторону.

— За кого?

— За главного партийного человека в Марамыше, Русакова. Помнишь, которого я имал в Уйской?

Поликарп отодвинул бутылку и поднялся на ноги. Заложив руки за спину, прошелся раза два по комнате и остановился перед отцом.

— Весточка! — криво усмехнулся он. — Нечего сказать, веселая…

Старый вахмистр изподлобья посмотрел на сына.

— На кой ляд она тебе сдалась! Что не найдешь лучше, что ли, — сказал он сурово и, помолчав, добавил: — в Прорывной я тебе девку приглядел, дочь старшего урядника Солдатенкова Абрама. Хозяйство немалое, сыновей нет, да и из себя статна. Иди лучше отдыхай, там тебе мать постель приготовила, — кивнул он на маленькую горенку.

Поликарп вышел.

Утром Сила сказал сыну:

— Забыл тебе вчера досказать: наши-то, управители, отдали спорные покосы донковцам. В петровки ездил туда, глядел, стогов двадцать наставлено. Сено доброе, убрали сухим. Да и стога-то стоят друг от друга близко. Свозили в одно место. Там теперь в этих Донках товарищество по совместной обработке земли организовано. Надо бы на первых порах пособить им, — старый Ведерников пытливо посмотрел на Поликарпа.

Тот понимающе кивнул головой.

— Если будет ветер, съездим завтра в ночь. Саврасого еще те отобрали? — спросил Поликарп.

— Нет, отстоял.

— А каурого?

— В конюшне.

— Ну, однако, я пойду на поклон к товарищам, — делая ударение на шипящей букве, зло ухмыльнулся Поликарп и, допив торопливо стакан чаю, вышел из дому.

Лето двадцать первого года было неурожайное. Дождей не было с весны. В июле подули жаркие ветры, и, не успев набрать колос, на корню захирела пшеница. Пробившись с трудом через толстую корку земли, опаленные жаром, поникли овсы. Стебель ржи был тонкий, и тощее зерно, не получая влаги, сморщилось. Травы косили по березовым колкам и поймам вблизи озер и болот. В предгорьях Урала наступал тяжелый год.

В одну из темных ночей из Зверинской станицы выехали двое верховых. Проехали мост и углубились в степь по направлению Донков. Перед утром жители деревушки были разбужены тревожным набатом. Далеко на равнине, точно яркие костры, полыхали стога сена. В трепетных отблесках пламени, удаляясь все дальше и дальше от места пожара, мчались по степи два всадника.

В ту ночь Ведерниковы вернулись домой на рассвете и, расседлав взмыленных лошадей, отец с сыном завалились спать.

Донковцы остались без кормов.

Осенью в большом селе Пепелино, недалеко от Марамыша, стал бродить по ночам мертвец. Был он велик ростом и одет в белый саван. Особенно становилось жутко, когда выплывала луна. По пустынной сельской улице медленно двигался мертвец, весь облитый бледным светом. Казалось, что он тихо плыл по воздуху, навевая ужас на сельчан, имевших неосторожность выглядывать из окон. Весть о пепелинском мертвеце достигла и до Марамыша. Григорий Иванович вызвал к себе Осокина.

— Надо поймать пепелинского мертвеца, сказка о белом саване — это дело рук наших врагов. Кого думаешь послать?