Я почувствовала, что при этих словах отца вся моя кровь как бы застыла; еще минута — и, кажется, мне сделалось бы дурно. Я уже готова была выступить вперед и признаться во всем. Разве я имела право считать себя безупречно честной, правдивой и искренней? Да, я готова была тут же во всем признаться, если бы к нам в это время не подошли Джулия, Адель, Люси и Веда. Джулия сразу заметила мое смущение и спросила:

— Что с вами, Маргарет? У вас какой-то растерянный вид. Вы точно чего-то испугались.

— Пугаться ей нечего, — ответил за меня мой отец. — Я объяснял леди Пенроуз…

— Достаточно об этом, — прервала его леди Пенроуз. — Я чрезвычайно довольна мнением, высказанном о вас вашими отцом и матерью, Маргарет. Поцелуйте же меня, мое дитя! Вайолет, — прибавила она, — Маргарет — правдивая и достойная девушка. Меня очень радует мысль, что вы будете подругами.

Когда леди Пенроуз произнесла эти слова, Джулия посмотрела мне прямо в лицо и глаза ее заблестели.

— Извините, леди Пенроуз, — сказала она, — что я позволяю себе вмешиваться, но мне хотелось бы сказать два слова.

— Что ж, говорите.

— Вы полагаете, что Маргарет может быть хорошим другом для Вайолет?

— Да, полагаю, и даже убеждена в этом. Меня несколько удивляет ваше вмешательство…

— Прошу вас, простите меня. Это, в сущности, пустяки, но все-таки вам не мешает знать. Вы думаете, что Маргарет будет самой лучшей и самой близкой подругой вашей дочери. Но вы ошибаетесь; и вы очень меня обижаете! Маргарет любит меня гораздо больше, чем Вайолет. Не правда ли, Маргарет?

— Да, кажется, вы правы, — едва слышно промолвила я.

— Маргарет! — с упреком воскликнула Вайолет.

— Но это не может помешать нашей дружбе, Вайолет, — сказала я, вглядываясь в ее лицо.

Вероятно, Вайолет прочла в моих глазах что-то утешительное, так как в ответ она улыбнулась.

— Позвольте мне сказать еще кое-что, — продолжала Джулия. — Мне кажется, у меня есть некоторые основания предъявить свои права на те же качества, которые приписываются Маргарет Гильярд. Я никогда в своей жизни не говорила ни слова лжи; я строго придерживаюсь присущих американкам взглядов на честность — взглядов, которые, по-моему, безупречны. Мы не меньше некоторых молодых англичанок дорожим своими понятиями о чести. Сейчас дело в том, что я тоже полюбила Вайолет, и если бы она узнала меня поближе, то, по всей вероятности, и она полюбила бы меня. Следовательно, я не вижу причин, препятствующих и моему сближению с Вайолет. Почему бы и мне не стать ее другом наравне с Маргарет?

— Это уже дело самой Вайолет, и пусть она выскажется сама за себя, — ответила леди Пенроуз, с некоторым недоумением глядя то на разгоряченное лицо Джулии, то на мое — бледное и сконфуженное.

Все это время Вайолет стояла молча. Наконец, понимая, что от нее ждут решения, она с некоторой запинкой произнесла:

— Я буду очень рада иметь вас обеих своими подругами, но это будет главным образом зависеть от Маргарет, так как все-таки она останется моим первым и самым лучшим другом.

— Я согласна, — сказала я, делая над собой большое усилие, — чтобы Джулия тоже была вашей подругой.

— Ну, вот и отлично! — воскликнул папа, довольный тем, что кончился этот не совсем понятный для него и довольно тягостный разговор, и похлопал меня по плечу.

Вайолет больше не появлялась на базаре, который продолжался три дня и завершился полным успехом. Денег было собрано много; папа уверял, что их с избытком хватит на закупку предметов первой необходимости для бедных нашего прихода.

Через два дня наступал день рождения моего отца, и, так как мы всегда праздновали его весьма торжественно, нам предстояло множество различных хлопот. В этот день папа освобождал себя от приходских дел и оставался до вечера в своем домашнем кругу.

Мой подарок для папы был заготовлен уже давно. Это была коллекция закладок для Библии. Я изрядно потрудилась над ними, и они вышли очень удачными. А Джек еще только собирался купить свой подарок и испытывал затруднения с его выбором.

Все последнее время я чувствовала себя беспокойной и несчастной. Я понимала, что нахожусь в полной власти Джулии. Я боялась смотреть ей в глаза и исполняла все, чего бы только ей не вздумалось от меня требовать и как бы эти требования ни были неприятны для меня. Она играла со мной, как кошка с попавшей в ее лапы несчастной мышкой, и я очень опасалась, как бы папа с мамой не заметили, что я сильно изменилась за последнее время. Но все-таки я не решалась избавиться от своих тревог, чистосердечно признавшись в совершенном проступке. Мне казалось, что я скорее готова умереть, чем выдержать взгляд моего отца, который так верил в меня. А Джулия, казалось, читала мои мысли…

Утро субботы было прекрасным, и я спустилась вниз, стараясь, несмотря на угнетенное состояние духа, придать своему лицу веселый, беззаботный вид. Но, как оказалось, мои старания были напрасны: мама, увидев меня, тотчас поняла, что мне не по себе.

— Ты, похоже, утомилась с этим базаром, Маргарет, — сказала она, — ты даже вроде похудела за последние дни, моя девочка!

Папа тоже смотрел на меня заботливым и любящим взглядом, и мне стоило больших усилий удержаться от слез.

Тут в разговор вмешалась Джулия; ей как будто стало жаль меня, и когда мама посоветовала мне до поездки вечером в замок к Вайолет спокойно посидеть дома и отдохнуть в саду, она, к моему удивлению, предложила нечто неожиданное и несомненно приятное для меня.