— Представляешь, у нее только что побывала та девица, помнишь, которая раньше приезжала в лакированных сапогах? В этот раз она была одета по-другому, но наша соседка ее узнала. Она относительно молода, в яркой красной блузке, в джинсах и белой кепке. Волосы до плеч, рыжие. Очень яркая девица!

— А что ей нужно было от Клавдии?

— Сказала, что она приехала пригласить Зою Козельскую на похороны Сони.

— Она что, теперь каждый год будет приезжать к ней, чтобы пригласить на похороны?

— Хороший юмор!

Тут позвонил Гурьев и сказал, что он отправил Лизе по электронной почте информацию по табакеркам, брошам и прибору для специй.

Лиза вернулась за письменный стол, получила письмо мужа, вскоре открылись снимки с аннотациями. У нее глаза полезли на лоб!

— Глаша, я тебе сейчас перешлю снимки, и ты увидишь всю коллекцию… Лови!

Глафира, сидевшая за своим письменным столом у противоположной стены комнаты, защелкала клавишами.

— Лиза… Вот это красота!!! Знаешь, я никогда не интересовалась подобными вещами, но эти табакерочки — просто прелесть! И не нюхая табак, захочешь приобщиться… 1775 год, мастер Иоганн-Балтазар Гасс, Санкт-Петербург, золото, серебро, бриллианты, чеканка. Гравировка, пунцирование… Что такое пунцирование? Не знаешь?

— Теперь знаю. Вот, слушай: «Пунцирование — нанесение орнамента (на металл) путем перфорации острым инструментом с изнанки». Просто техника такая.

— Д. Рудольф. Табакерка с портретом-камеей Екатерины II, 1780 год. Аметисты, топазы, эмаль. Господи, какая же она красивая! Или вот, табакерка с изображением Людовика XVI и Марии-Антуанетты, 1776 год. Читаю! «Табакерка могла служить неким символом: мадам Помпадур как-то послала табакерку с изображением пораженного стрелой Амура и надписью «Достаточно» надоевшему любовнику — в знак окончания отношений. Павел I подарил табакерку на свадьбу Багратиону, намекая, чтоб тот поскорее удалился от двора и красавицы жены. Табакерку получил от императора и Геккерен после дуэльной истории Дантеса с Пушкиным, вместо аудиенции»… И все это хранилось в простой канализационной трубе?! Удивительная история! Читаю дальше. «Прекрасный результат также показала украшенная эмалью золотая табакерка (Санкт-Петербург, около 1860 года), цена которой составила 17,5 тысячи фунтов»… Или вот. «Мастер И. К. Нойбер, Дрезден. Около 1770–1780 годов. Золото, саксонские самоцветы». Размеры прилагаются. Интересно, что табакерки также служили и «почтовыми ящиками» для разнообразных записочек — на дворе стоял галантный XVIII век. Да и в политике не могли не использовать столь удобный способ общения»… А эта… Розовая, просто восторг!!! «Табакерка Фридриха Великого, около 1765 года, Берлинская школа, Германия. Агат, золото, рубины, бриллианты, нефрит. Чеканка, гравировка»… А вот эта — жаль, что твой Гурьев не нашел ее в каталогах. Но она — просто настоящий шедевр! Вся крышечка украшена изображениями фруктов: мандаринчиками, земляникой, лимонами, черной смородиной, шиповником… Ну как можно было обыкновенными человеческими руками изготовить этот шедевр?!

— Гурьев умирает по «перечнице».

— По какой еще «перечнице»?

— Ну, помнишь, я рассказывала тебе о приборе для специй? Вот, полистай еще… Видишь?

— Ах, вот эта… И в этой роскошной штуковине хранили амбру, гвоздику, мускат, корицу?! Вот, здесь видна одна запись в секторе: ВЕNIOVIN… Думаю, это латынь.

— Это точно латынь.

— Знаешь, после таких ювелирных откровений я, пожалуй, сама стану иначе относиться к пряностям.

— Еще скажи, что испечешь яблочный пирог с корицей!

— Может, и испеку, да только сама есть не стану.

— Да, Глафира, здорово тебя запугала эта «Алевтина»! Жаль, что ты не разрешаешь мне заняться ею вплотную.

— Лиза!

— Все-все, молчу.

— Да уж, воистину. Эта Валентина просто ненормальная! И все это она решила оставить неизвестно кому?! Очень странная особа!

— Но что мне делать с Димой? Мы с ним провели такую работу, казалось бы, сумели переубедить Валентину… Надо ему позвонить, но у меня язык не повернется рассказать ему всю правду. Смотри, он и снимки прислал, сидит сейчас, облизываясь, за компьютером, собирает информацию по этим табакеркам и брошам.

— А ты начни с другой новости: позвони и расскажи, что в Масловке снова появилась неизвестная девица, чтобы пригласить Клавдию Никифоровну на похороны Сони.

— Вот опять — очередной бред какой-то… Да и при чем здесь соседка?

— Не знаю. На самом деле, очень все это странно. Но я что предполагаю: если эта девица так обеспокоена количеством людей, ожидаемых на похоронах, то интересно было бы взглянуть на нее саму… Кстати, а когда состоятся похороны Сони?

— Завтра, в двенадцать.

— Думаю, нам надо непременно там быть. Вдруг мы увидим эту особу?

— Не знаю, увидим ли мы ее или нет, это не так уж важно. К тому же убийцу-то как будто нашли. Ты забыла, что Веру Клец держат в камере предварительного заключения? И даже ее отец не смог договориться, чтобы ее выпустили под залог.

— Я все понимаю — личные мотивы, любовь-морковь, это да… Но когда сидишь и разглядываешь эти табакерки и прочие шедевры, то на ум приходят совсем другие мотивы. Мне, во всяком случае. Вернее, один-единственный мотив — корысть.

В дверь позвонили. Глафира встала из-за стола и впустила Гурьева. Лиза побледнела.

— Девочки, а у меня новость! — начал он с порога. Видно было, что он находится в каком-то нервном кураже. Что он взбешен и одновременно настроен игриво. Словом, Лиза подумала, что сейчас у Гурьева начнется истерика. И это при том, что еще ни разу ее муж не позволял себе ничего подобного и вообще считался спокойным и владеющим собой в любой ситуации человеком. Волосы его, влажные, вероятно, от быстрой ходьбы и жары на улице, были растрепаны, на бледных щеках появились красные пятна. Глаза блестели.