Шрифт:
Миссис Томсон вместе со своим мужем дождалась результатов рентгеновского обследования и принесла их мне для описания. Я стояла в темной комнате и тщательно изучала снимок.
Сначала я внимательно осмотрела подмышечную область, постепенно перемещая взгляд по направлению к грудинному краю каждой из желез. Я внимательно проанализировала каждую тень на снимке, каждое локальное утолщение кожных покровов, изменения соска и других областей. Затем я взяла увеличительное стекло, чтобы выявить кальцификаты – мелкие белые пятнышки, которые свидетельствуют об отложении кальция в молочной железе. Это говорит о бурном росте опухоли. Когда кальцификаты велики, отчетливо просматриваются на снимке, имеют округлые формы с ровными краями и распределены по всей ткани молочной железы, они почти всегда доброкачественные. Мелкие кальцификаты, расположенные группами, с очертаниями в виде запятых или язычков пламени – зловещий признак озлокачествления. После менопаузы у женщин, таких, как миссис Томсон, ткань молочной железы имеет тенденцию замещаться жировой тканью. Чем моложе женщина, тем более плотную ткань имеет ее грудь. На рентгеновских снимках жировая ткань имеет вид затемнений с вкраплением белесых нитей, распространенных по всему объему железы. Это облегчает выявление патологической кальцификации, потому что контраст темной жировой ткани и белых кальцификатов отчетливо виден.
Я не нашла ничего плохого в правой груди миссис Томсон. Я надеялась и молилась, чтобы и левая грудь также была «чистой» ( интактной ). Но когда я присмотрелась к верхненаружному квадранту левой молочной железы – месту послеоперационного рубца, – мое сердце начало биться чаще. Я выявила небольшой очаг кальцификатов с размытыми очертаниями. Я сразу же сравнила эту маммограмму с предыдущей, произведенной до операции, и увидела те же кальцификаты. Это был плохой знак: свидетельство того, что опухоль была удалена не полностью или же произошел рецидив. Мне понадобилось дополнительное рентгенообследование с прицельной фокусировкой на очаге левой груди, с увеличением места предполагаемого рецидива, чтобы рассмотреть его более тщательно.
Рентгенолаборант вежливо сообщила миссис Томсон, что необходимо произвести дополнительные снимки левой груди. Миссис Томсон не произнесла ни слова, муж же спросил: «Для чего?» Маурин ответила, что дополнительные маммограммы часто назначают для того, чтобы тщательнее осмотреть ткань молочной железы. Когда я получила распечатанные снимки, то тщательно осмотрела их через увеличительное стекло и снова сравнила новые снимки с предыдущими. Мои опасения подтвердились. Миссис Томсон было необходимо снова обратиться к хирургу, потому что опухоль рецидивировала. И, по всей вероятности, нужна была очередная операция.
Я вышла к семье Томсонов. Мистер Томсон стоял, скрестив руки на груди. Его жена ждала сидя. Я рассказала, сохраняя спокойный тон, что обнаружила на маммограмме и что миссис Томсон предстояло обратиться к хирургу еще раз. Того, что случилось дальше, я не забуду никогда.
Мистер Томсон подпрыгнул ко мне и прижал к стене. Его лицо – губы, глаза и сжатые зубы – было невероятным сгустком ярости, смешанной со страхом и болью. «Что вы имеете в виду? Как такое может быть? Нам сказали, что все позади! Какую это опухоль вы увидели?!»
Стараясь сохранять спокойствие, я тихо ответила: «Я понимаю ваше состояние и что это не те новости, которые вы хотели услышать».
Миссис Томсон обратилась к мужу: «Прекрати! Она же не виновата!»
Мистер Томсон отступил назад к жене, но я физически чувствовала его отчаяние и муку безнадежной тоски.
События того дня были необычными только лишь в степени эмоциональной реакции, свидетелем которой я стала. Большинство людей умеют лучше скрывать эмоции. Но на плечи каждого, очутившегося в таком положении, ложится тяжелый психический груз. Каждый пациент и член его семьи реагирует на это по-своему.
Я больше не встречалась с миссис Томсон. Может быть, в дальнейшем она лечилась у своего хирурга, а может быть, они нашли другого врача. Насколько мне известно, они больше никогда не обращались в нашу больницу для контрольной маммографии. Но это происшествие я запомнила навсегда как символ злости, страха и крушения всех надежд онкологического больного.
Эта злость вызвана изменением всего жизненного уклада. Приходится отдавать драгоценное время болезни и ее лечению, вместо того чтобы приятно проводить время в кругу семьи, друзей и коллег. Людей вгоняет в ужас встреча с этой незаметно подкрадывающейся бедой, которой одинаково подвержены молодые и пожилые, богатые и бедные, влиятельные и беспомощные. Все надежды разрушаются от осознания факта, что даже лучшее лечение, самые опытные врачи и лучшие медицинские центры не гарантируют победы над этим безжалостным заболеванием.
У каждого, кому поставлен онкологический диагноз и кто лечился от рака, есть своя, уникальная история. Хотя эти истории на первый взгляд очень схожи, особенно в том, что касается гарантированно болезненного и тяжелого курса лечения. Верю, что все вместе мы сможем изменить это положение вещей. Но вначале мы должны признать одну вещь – изменения возможны только в том случае, если мы не будем цепляться за нынешнее положение дел.
В 1971 году президент США Ричард Никсон подписал Национальный закон о раке. Америка объявила этому заболеванию войну, которая длится уже более 40 лет.
Вдумайтесь: более сорока лет идет сражение с болезнью, потрачены миллиарды долларов на проведение исследований, на изобретение новых лекарств и новых медицинских технологий. Но победы, тем не менее, не видно. В 2012 году, согласно самым оптимистическим прогнозам, будет диагностировано около 1,6 миллиона онкологических заболеваний, и около 577 000 людей умрет от них – то есть за год исчезнет население целого города.
В Соединенных Штатах смертность от рака составляет четверть от общей смертности населения, и заболеваемость некоторыми видами опухолей продолжает расти.