— Ничего, сыночек, ничего, бывает… Мороки со мной много, да? Надоел я вам?

— Ну что вы? — возразил горячо Хаджумар.

— Зайдешь через час. Надо будет срочно отправить письмецо в Кремль…

Подавая написанный ответ в Москву, Михаил Иванович горько усмехнулся:

— Теперь уж недолго вам мучиться со мной. Наверняка, скоро мы простимся.

И в самом деле, через пять дней эскадрон провожал Калинина на поезд. Михаил Иванович попросил, чтоб в числе тех, кто будет сопровождать его до столицы, был и Хаджумар. Уже в вагоне, обняв горца за плечи, прошептал:

— Ты, сыночек, уж прости меня, если что не так. Иногда и меня охватывает хандра, — и Хаджумар понял, что он просил никому не рассказывать о своих слезах. — При встрече с твоим дядей скажу ему спасибо за то, что воспитал такого ладного джигита…

Хаджумар часто задумывался, отчего смена настроения у Калинина происходила после получения писем от Сталина… Не хотелось допускать мысли, что и между руководителями страны бывают осложнения, а может быть, даже распри…

Пройдут годы. Курсант Мамсуров станет генералом, ему будет открыт доступ к материалам архивов, и он узнает, что нервозность Калинина была следствием его самостоятельного суждения по одной из проблем развития страны, не совпадающего с мнением Сталина. И командировка всесоюзного старосты на Северный Кавказ не была ли по сути почетной ссылкой на неопределенный срок под благовидным предлогом необходимости тщательного изучения на месте путей решения национального вопроса, закончившаяся лишь тогда, когда, наконец, Калинин смирился и уступил своему грозному оппоненту, признав его позицию единственно верной?.. Если эта догадка верна, то какую же роль играли эскадрон и сам Хаджумар?..

Об этом и еще о многом другом мог бы рассказать Мамсуров знаменитому писателю.

Но существовало такое слово: конспирация. А оно диктовало свои законы. У македонского продавца апельсинов не могло быть дяди Саханджери. И Ксанти мысленно сказал себе: будь настороже, не забывай своей легенды, иначе этот сильный человек и проницательный психолог раскроет твою сущность, а от этого факта к разгадке того, кто ты, — буквально полшага…

— Я догадываюсь, почему мне трудно расшифровать твое лицо, — задумчиво сказал писатель. — Беда в том, что я не понимаю, ПОЧЕМУ ты здесь, в этой истекающей кровью стране? Что заставило тебя прибыть сюда и с риском для жизни идти в тыл врага? Что?

«Внимание! Он вплотную приблизился к опасной зоне! — насторожился Хаджумар. — Теперь тебе стоит допустить одну неверную фразу — и легенда полковника Ксанти полетит ко всем чертям!» Следует усыпить его бдительность, направить его психологические поиски в другом направлении. Важно, чтоб оно было неожиданно для писателя — только необычность, нетрафаретность могли сбить этого человека с верного пути. И Ксанти наклонился к писателю:

— Вы думаете, меня привели сюда только идеи мира и добра? У каждого в душе еще свой интерес. Есть он и у меня. Вы просто не знаете, что из себя представляют македонцы. Мой отец и два брата умерли не своей смертью.

— Мне говорили, что среди македонцев много террористов, — сказал писатель.

— Тогда вам легче представить себе паренька, что только и слышал в доме о том, кто кого укокошил, к кому подбирается острый клинок, кого бомба должна разорвать на части… Поневоле мне казалось, что жизнь — это сплошь битва, подкопы, стрельба, бомбы, подкрадывающиеся люди, кровь и стоны, плач и радость отмщения… Я жил в этом чаду и только и мечтал о том, когда сам смогу выслеживать и стрелять, бросать бомбу и подкрадываться с кинжалом в зубах… Такая, и только такая, жизнь казалась мне достойной настоящего мужчины. И вот я здесь и стремлюсь почаще бросать вызов судьбе. Это горячит кровь. Мои симпатии — на стороне народа Испании, ради них иду на риск. И в то же время — меня такая жизнь устраивает, удовлетворяет… Понятно я говорю?

— Понятно, — не спускал с него глаз Эрнест. — Но есть в ваших суждениях противоречия. Вы любите рисковать, но почему-то ждете конца войны, чтоб соединиться с любимой? Как это понять?

И еще раз Хаджумар убедился, что психология писателя опасна для разведчиков.

— У меня столько разных противоречий, что мне самому порой кажется, что я весьма странен, — засмеялся Хаджумар. — Отчего я не сойдусь с любимой? Оттого, что она очень молода. Вдруг погибну и оставлю ее несчастной… А это, признайтесь, вполне возможно на этой войне.

…Когда уже перед рассветом Хаджумар протянул руку писателю, то услышал:

— Завтра я задам вам еще вопросы, на которые не могу отыскать ответы.

Но на следующий день Хаджумар срочно отправился в тыл врага, и события развернулись так стремительно, что больше он не встретился с писателем.

…Пройдет тридцать лет, когда наконец Хаджумар прочитает книгу Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол». Возьмет ее по настоянию журналиста, проведавшего, с кого автор списывал своего главного героя. Возьмет в руки книгу перед сном с намерением быстренько просмотреть ее. Возьмет — и всю ночь не сможет сомкнуть глаз. Вместе с женой будут они поочередно вслух читать роман и восхищаться писателем, сумевшим так правдиво воссоздать обстановку гражданской войны в Испании. И будут вспоминать людей, ныне умерших, тогда еще живых, реальных, о которых рассказывал писателю Хаджумар и которых тот, ни разу не встретившись с ними, так узнаваемо описал.

И еще одно поразит Хаджумара: как это Хемингуэю удалось вникнуть в тайны разведчиков. Операцию по взрыву моста он показал настолько убедительно, словно Эрнест сам ее задумал и сам осуществил.

И вот Москва!.. Возвращался домой Хаджумар уставший — сказывались-таки напряженнейшие годы, до предела заполненные сражениями, рейдами по тылам фалангистов, а между ними усиленной подготовкой к очередным вылазкам к важным объектам врага, — одновременно удовлетворенным от мысли, что тобой сделано все возможное, — а порой и невозможное — в яростной битве с коричневой чумой… Мечталось: по приезду в Москву залечь на два-три дня и хорошенько отоспаться…