Но это еще не все. Взяв на себя обязательство выполнять действия, противоречащие их личным убеждениям, охранники испытывали сильное желание придать им смысл, найти причины, по которым они поступают вопреки своим реальным убеждениям и нравственным принципам. Разумных людей можно обманом вовлечь в иррациональные действия, создавая у них когнитивный диссонанс, который они не осознают. Социальная психология предлагает достаточно доказательств, что в такой ситуации разумные люди способны на нелепые поступки, нормальные люди — на безумные вещи, высоконравственные люди — на безнравственность. А затем эти люди создают «хорошие» рациональные объяснения того, почему сделали нечто, чего не могут отрицать. Люди не так уж рациональны, они просто хорошо владеют искусством рационализации— т. е. умеют объяснять расхождения между своими личными убеждениями и поведением, которое им противоречит. Это умение позволяет нам убедить себя и других в том, что наши решения основаны на рациональных соображениях. Мы не осознаем своего желания поддерживать внутреннюю целостность в условиях когнитивного диссонанса.

Как правило, мы не осознаем еще одной, более мощной силы, играющей на струнах нашего поведенческого репертуара: потребности в социальном одобрении. Потребность в принятии, любви и уважении — в том, чтобы чувствовать себя нормальным и адекватным, соответствовать ожиданиям — эта потребность так сильна, что мы готовы принять даже самые дурацкие и диковинные способы поведения, которые незнакомые нам люди считают правильными. Мы смеемся над эпизодами телевизионного шоу «Скрытая камера», демонстрирующими эту истину, но при этом редко замечаем ситуации, когда становимся «звездами» подобного шоу в своей собственной жизни.

В дополнение к когнитивному диссонансу на наших охранников оказывал влияние и конформизм. Групповое давление со стороны других охранников вынуждало их быть «командными игроками», подчиняться новым нормам, требующим дегуманизации заключенных, самыми разными способами. Хороший охранник стал «отверженным» и молча страдал, находясь вне круга социального вознаграждения со стороны других охранников своей смены. А самый жестокий охранник каждой смены становился объектом подражания, по крайней мере, для еще одного охранника той же смены.

Власть, которую охранники получали, надев форму военного образца, шла рука об руку с беспомощностью заключенных, носивших мятые робы с пришитыми на груди идентификационными номерами. У охранников были дубинки, свистки и темные очки, скрывающие глаза; у заключенных — цепи на лодыжках и шапочки, под которой были спрятаны волосы. Но эти различия были связаны не только с одеждой и другими атрибутами; скорее, источник их влияния нужно искать в психологических процессах, связанных с субъективным восприятием значения этой одежды и этих атрибутов.

Чтобы понять, насколько важна ситуация, нужно выяснить, как люди воспринимают и интерпретируют поведенческое окружение, в котором находятся. Другими словами, какое значение они придают различным компонентам ситуации, создающей социальную реальность. Социальная реальность включает не только физические компоненты ситуации, но и то, как ее участники воспринимают ситуацию и свое текущее поведение, основанное на самых разных психологических процессах. Такие ментальные репрезентации можно назвать убеждениями, способными изменить восприятие любой ситуации — обычно для того, чтобы привести ее в соответствие с ожиданиями или ценностями человека.

Эти убеждения создают ожидания, а они, в свою очередь, могут создавать реальность, превращаясь в самореализующиеся пророчества. Так, в знаменитом эксперименте, организованном психологом Робертом Розенталем и директором школы Ленор Джейкобсон, учителей убедили, что некоторые ученики классов, где они преподавали, обладают «скрытыми талантами». Эти дети действительно стали учиться лучше других, хотя их имена выбрали случайным образом [196] . Убеждение учителей, что дети обладают латентными способностями, вело к изменению поведения первых таким образом, что улучшалась успеваемость вторых. В результате у обычных детей проявился «эффект Пигмалиона»: они стали такими, какими их ожидали видеть. К сожалению, противоположное происходит гораздо чаще — учителя ожидают низкой успеваемости от определенных учеников — детей, принадлежащих к национальным меньшинствам, а в некоторых классах — просто от мальчиков. Поведение учителей бессознательно подкрепляет негативные стереотипы, и в результате дети учатся хуже, чем могли бы.

В СТЭ студенты-добровольцы могли уйти домой в любой момент. Ни оружие, ни юридические предписания не заставляли их быть «заключенными». Их удерживал только собственный выбор, обещание оставаться в тюрьме в течение двух недель. Наш контракт был просто договором между исследователями из университета, комитетом по исследованию человеческого поведения и студентами. С самого начала предполагалось, что все они действуют добровольно и могут уйти, как только решат, что больше не хотят участвовать в эксперименте. Однако, как показали события второго дня, заключенные решили, что это — настоящая тюрьма, только ею управляют психологи, а не государство. Они поверили слуху, который пустил Дуг-8612, будто никто не сможет покинуть тюремный подвал по собственной воле. Ни один из них не сказал: «Я выхожу из эксперимента». Вместо этого многие заключенные стали действовать пассивно или же попытались вынудить нас освободить их из-за крайнего психологического напряжения. В этой ужасной ситуации, созданной произволом и враждебностью охранников, их удерживало определенным образом сконструированное восприятие ситуации. Заключенные стали своими собственными охранниками.

Еще один аспект «сконструированной социальной реальности» в нашем эксперименте — «сделка об освобождении», которую мы предлагали заключенным на встрече с комиссией по условно-досрочному освобождению. Мы создали ситуацию, в которой комиссия по условно-досрочному освобождению могла освободить того, кто соглашался отказаться от денег, заработанных в качестве «заключенного». И хотя в большинстве они отвечали согласием и были готовы отказаться от вознаграждения за все те дни, когда были «субъектами исследования», ни один не предпринял ни малейших попыток тут же уйти домой. Все согласились с тем, что социальная реальность комиссии по условно-досрочному освобождению сильнее реальности их личной свободы и возможности действовать в собственных интересах. Все безропотно позволили надеть на себя наручники, бумажные мешки и увести себя от близкой свободы обратно в тюремный подвал.