— Ну, да и хрен с ним, с попом. Осудили мы его — за подрыв, за вредительство народной власти, в чека поместили. А тут вдруг другой объявился — дьякон крестный ход собрал! Ладно… А волисполком у нас в поповском бывшем доме квартировал, в сторонке от села, но у дороги. Магазин там щас, ехали вы сюды как раз мимо. Сидим мы там с Генахой, жена его Варюха пришла. Сидим, горюем: где овса на яровое взять? Свой-от голодающему Поволжью отрядили. А вечер уж был. Варюха-то вдруг потянулась к окошку, поглядела да — матушки мои! — как заорет, да за Генахину спину, да крест за крестом, себя посыпает. Я — за винтовку и тоже к окошку. А этот, гляжу, и идет к селу-то. То ли голодный-то был, дак не до чего уж ему, то ли село-то увидел да обеспамятел, токо хламида-то у его открылась — и в опорках-то, голый, кроме одной портянки, и идет себе. Волосища длинные, зарос, да тощой-то такой — ну чистый Иисус Хритос, господь вседержитель, мать честная! Токо што вот со креста! Кроме нас его еще увидали да в крик, да еще — и пошло! Кто в дом, кто из дому. Судный, мол, день настал! А этот леший народ-от увидал да руки и тянет, торопится в опорках-то! Генаха мне: мол, давай, Макар, трать патрон, может, мол, это провокация какая. А у меня аж культя дрожит: а ну как на самом деле отпелося нам? Да и Варюха еще за трехлинейку хватается с голосом, мол, опаметуйтесь, антихристы, на кого ствол подымаете! Кой-как окошко прикладом выставил, пустил заряд, а куда — Христос знает! Оба патрона тогда извел. Ты мне скажи теперича, как я тебя не угробил тогда, а? — толкнул Макар приятеля плечом.

— Да уж полно-ко, гробельщк! — ответил ему тем же Михаил Лукич.

— А чего полно-то? Взял бы пониже, и поминай тебя потом.

— Да чего же не взял-то? Не взялося?

— Взялося бы, как бы захотел…

— Да што же не захотел-то?

Старики готовы были заершиться, и Денис спросил, чем кончилась история явления Михаила Лукича народу.

— Варька вылетела на дорогу да хорошо на колени сразу не брякнулась, носом в землю не зарылась. Узнала лешего. «Мишка! — кричит, — черти-то тя давят, родимый мой, напугал-то всю волость!» Да по морде хлесть его по бородатой-то. Потом мы с Генахой оклемались. Я дак без палки, на одной ноге ускакал встречать. Близко-то глядеть, он и на себя еще был похож, а уж издали — ну, чистый Христос… Ох, шуму тогда было — на цельный уезд. Из укома уполномоченный приезжал, два дня крутил Михайлу — што да как? Да… А вот так, скажи щас кому — ни в жизь не поверят.

— Ну почему же? Все это очень интересно, — сказал Денис.

— Да разве это все? — похвастал Макар. — Поживи-ко-те у нас недельку. Дак не такого наберетесь. Али песни мы с Михайлой поем — вота история-то!

— А ну! — попросил Денис.

— Пущай в конюшню к себе ведет! — остановила Матрена. — Дома-то, поди, посуда почернеет вся от ихнего пения.

— А мы шопотком, мать! — расхорохорился Макар.

— Нашепчу вот щас обоим! Как бы чередное чего пели. Не стыдно, люди-то добрые послушают, али уж залили дак?

— Раз так, тут дело серьезное, мужики! — сказал Денис и подмигнул своим. — Может, на улицу пойдем? Речка у вас тут есть?

— А мосток-от переезжали…

— Через ручей?

— Через какой ручей? Река это и есть. Княгиня она у нас.

— Как понять?

— А так. Зовется Княгиней. Узехонькая да мелкохонькая, а до того вертлявая, что вот как княгиня-то от неча делать вся и извертелась. Семь загибов на версте дает. И не пересыхает такая-то! Ключи бьют. А за Пеньковским полем — рядом тута — три бочага дала: Круглый, Ивистый и Вдяной.

— И рыбка есть?

— Случается…. На перекатине — верста отсюда — пескарь торчит, у бочагов окунишко гуляет, щурята другой раз…

— Может, сходим на речку? Как, Михаил Лукич?

— Да ведь можно. Макар, дойдешь ли с нами?

— Не шибко больно поднес — спрашиваешь. Эко, три стопки выпили — да дойдешь ли?

Солнце пекло уже в висок, а не в темя, но было еще жарко. Земля парила из последних сил. Потливое это время — жара накануне Ильина дня.

Самое хорошее купание на Круглом бочаге. Дно там ровное, не шибко глубокое, но теперь там уйма ребятни, не поговорить с гостями на свободе. Ивистый бочаг зарос ряской. Остался один Водяной, куда Михаил Лукич и повел гостей.

Странное это место — Водяной бочаг. Со стороны Пеньковского поля дно у него из белого песка, крепкое, как наждак, и без единой травины. И глубина — никто до дна донырнуть не может. А дальний берег травянистый, илистый и время от времени там появляются большие черные коряги, а откуда они берутся — никто не ведает. Вот и говорят, что в этом бочаге Водяной сидит, и на дне у него сад разведен из таких коряг.

— А сказки про него какие-нибудь рассказывают? — спросил Денис, когда Макар рассказал про Водяного.

— А бог их знает, какие тут сказки? Будто бы невесту у князя Водяной увел к себе на дно, а так ли это, нет ли — кто ж знает? Давно уж это было. А потом девки, которые обманутые, сюды плакаться приходили. Поплачется три дня которая, к той хахаль и вернется. Но ведь это прежде было.

— А теперь не плачутся?

— Не слыхать чего-то.

У бочага было тихо и прохладнее, чем в поле. Москвичи быстро вылезли из одежек, растянулись на песке. Старики сели рядышком помлеть на солнышке. Оно грело им сухие спины, доставало до нутра, и, похоже, оба они слушали, как отогреваются их середки.

Денис покрутился на горячем песке, нашел палку, швырнул ее к дальнему берегу.

— Водяного гоняете? — усмехнулся Василий. Он так и остался в черном своем костюме, только галстук чуть распустил.

Палка плюхнулась возле коряг, всплеснула воду и стало слышно, как вода зачмокала в каких-то дырах.

— Слышишь, отвечает: «Тут я, тут я!» А сейчас мы у него и про княжну спросим! — Денис разбежался и, врезавшись в воду, ушел на глубину. Он пробыл там до того долго, что старики забеспокоились.