— А наша тайна… наша тайна, Геррит?

— Останется нашей тайной.

Улыбка, подобная птице в полете, заиграла на губах барона. Он раскрыл глаза и склонил голову набок:

— Что до нашей финансовой катастрофы, то ее не будет, — сказал он. — Смотри.

Он отпер шкаф, вынул из него сумку с фотопринадлежностями, раскрыл ее и вынул толстую запечатанную пачку.

— До чего это было трудно собрать, — сказал он. — А теперь — назад в Женеву и снова в сейф. Какая комедия!

— Какая комедия, — послушно откликнулась она.

Он положил сумку на полку, запер шкаф, повернулся и раскрыл объятья.

— Так, — сказал он. — А теперь!.. Иди ко мне, любимая.

Последним из экскурсантов вернулся в свой номер майор Суит. Его проводил до двери второй шофер, ибо майор находился в состоянии полутранса, но не впадал в забытье и не приходил в чувство. Доставая деньги из карманов, он долго путался, и второй шофер не пытался скрыть досаду, когда получил более чем скромные чаевые.

Оставшись в одиночестве, майор долго и мучительно подбирал деньги, которые он уронил на ковер. Он ползал на коленях, как ботаник в поисках редкого цветка.

Заполучив несколько монет и пару бумажек, он уселся на пол спиной к кровати, с удивлением осмотрел свои трофеи и затем, демонстрируя отсутствие логики, бросил их через плечо.

Он повернулся, вскарабкался на кровать, рухнул на нее, стянул с себя галстук и уснул.

Подчиняясь собственному приказу, Аллейн проснулся в семь. Он заказал завтрак, принял душ, побрился и был совершенно готов, когда администратор гостиницы позвонил ему и сказал, что его ждет машина.

Это была машина квестора Вальдарно, и в ней, источая своеобразную смесь меланхолии и учтивости, находился сам квестор. Приветствуя Аллейна, он ухитрился показать, до каких степеней он нисходит, участвуя в деле сам. Аллейн понял, что давно уже квестор не вставал по утрам так рано, давно уже его участие в оперативной работе сводилось к высочайшему рассмотрению материалов, подготовленных для него его подчиненными.

Аллейн не в первый раз выразил свою глубочайшую признательность.

Воздух был свеж, город сверкал, по тротуарам плыли косяки ранних рабочих. Над ними, на фоне непогрешимой голубизны, огромные мраморные фигуры простирали руки, замершие в благословении. Под улицами, за фасадами зданий, во властных памятниках еще держались гордые замыслы сенаторов, цезарей и императоров. И, странным образом, нигде больше, чем в Сан-Томмазо-ин-Паллария, подумал Аллейн.

По прибытии на место их встречало трое людей квестора, «агентов квестуры», что Аллейн счел итальянским эквивалентом констеблей. Кроме них там был отец Денис и ризничий, брат Доминик, мрачный человек, который извлек из рясы ключ от подземелья с таким видом, словно это был символ бренности всего живущего.

Вальдарно держался с церковниками величественно и отчужденно и в то же время учтиво и почти приветливо.

Отец Денис приветствовал Аллейна как старого знакомого.

— Это опять вы — так ведь? — и умалчиваете о своей истинной роли. Конечно, я сразу подумал, что вы персона поважнее, чем видно снаружи, и вот мне рассказывают, что вы большой человек в уголовном розыске.

— Надеюсь, отец, моя сдержанность — не грех.

— Да ладно, — ответил отец Денис со снисходительностью, как почувствовал Аллейн, припасаемой для еретиков. — На этот раз мы вас туда пустим. И было бы ради чего! Вы с квестором затеяли сумасшедшую погоню за этим странным субъектом. Будьте спокойны, он от нас не ускользнул и сейчас где-то в дальней дали.

— Отец, вы уверены, что он от вас ускользнул?

— А как же иначе? Внизу его нет. — Он обратился к Вальдарно: — Если вы готовы, синьор квестор, мы можем начать.

В верхней базилике трудились уборщицы. Здесь, как в большинстве католических храмов, чувствовалась теплота постоянных усилий и привет всем входящим. Месса закончилась, и небольшая толпа старух и ранних рабочих направлялась к дверям. Три женщины и один мужчина склонились в молитве, каждый перед своей святыней. Ризница была открыта. Отслужив мессу, священник дал последние указания и собирался уходить. Они перешли в вестибюль с церковной лавкой. Брат Доминик отпер железные решетчатые ворота и вместе с Вальдарно, Аллейном и тремя полицейскими чинами приступил к осмотру подземелья. Отец Денис остался наверху, ибо, как он сказал, был абсолютно уверен в отсутствии мистера Мейлера там, внизу, а тут, в лавке, у него были дела.

Когда они спустились, брат Доминик включил лампы дневного света, которыми монахи пользовались для наведения порядка и при раскопках. Дневной свет полностью изменил атмосферу и характер подземелья — лишившись теней, оно превратилось в музей с беспощадно обнаженными экспонатами. Ничто не могло уменьшить жизненность, обаяние и необычность этрусских терракот, но они больше не тревожили воображение. Аккуратные горки камней, инструмента, веревок лежали у проходов, где до сих пор производились раскопки. Агенты нырнули в них и вынырнули, отряхивая пыль с плеч и колен. Спрятав руки в рукавах, брат Доминик смотрел на происходящее с неодобрением. Квестор не удержался и театральным шепотом повторил, что, конечно же, обыск производится для соблюдения формы и что ожидать от него ничего особенного не приходится.