Барон слегка пошевелился. Свет из окна упал на его лицо, и на нем сквозь маску на миг проступили белый Аполлон, сверкающий Меркурий, слабо улыбающийся жених с Виллы Джулия.

— Мне приходится верить вам, — сказал он. — Что еще остается?

— Если хотите, можете уйти и предоставить мне повозиться, к примеру, с Кеннетом Дорном и его снимком.

— Что бы я ни делал, ясно, что я в ваших руках. У меня нет выбора, кажется.

Он встал и прошелся по комнате, в его поступи сохранялась упругость. Наконец он сказал:

— По-видимому, мало смысла скрывать от вас содержание этого письма, поскольку вы говорите — и у меня нет оснований не верить, — что оригинал его существует. Вы без труда можете получить перевод. Суть дела в том, что некто, назвавшийся Сайлас Дж. Себастиан, — вы видите это имя, — обратился в мою фирму с просьбой дать ему информацию о моей жене. Пишущий, очевидно, сообщил, что он сотрудник американского журнала и организует серию статей о потомках старинных дворянских родов в современном бизнесе. С точки зрения их жен. По-видимому, далее он написал, что у него личный интерес к моей жене, так как, по его предположениям, они дальние родственники. Очевидно, он интересовался девичьей фамилией моей жены. Это письмо — ответ на его вопросы.

— Я вас слушаю.

— В нем говорится… — Казалось, барон на миг отказался от своих намерений. Он закрыл глаза, а затем изучил текст, словно видел его в первый раз. Чопорным, чужим голосом он произнес: — Согласно моим указаниям, в письме сказано, что баронесса Ван дер Вегель — инвалид и не вступает в общение с посторонними.

— Когда вы впервые встретили Себастиана Мейлера?

— Восемнадцать месяцев назад. В Женеве.

— А несколько недель спустя он написал это письмо. Он не старался укрыться за оригинальным псевдонимом.

— Без сомнения, он был уверен в себе.

— В конце концов, — сказал Аллейн, — это письмо может представлять собой стандартный ответ на назойливые расспросы.

— Он так не считал. Он не прекратил дело, — ответил барон. — Он пустился в разыскания.

— Чего?

— К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос.

— Очень хорошо. Предположим, он нашел то, что искал. Это вы мне можете сказать? Когда вы его снова встретили в Риме, было у вас опасение?..

— Ни малейшего! Господи, ни малейшего! До того дня…

— Какого дня?

— За неделю… За неделю до Сан-Томмазо.

— Когда начался шантаж?

— Да.

— Вы были готовы платить?

— У меня не было выбора, мистер Аллейн. Я слетал в Женеву и привез сумму в мелких купюрах.

— В нашей экскурсии вы вели себя чрезвычайно мужественно, ваша супруга и вы, — сказал Аллейн. — Столько энтузиазма по поводу древностей! Такая joie de vivre [56] !

Барон Ван дер Вегель не отрываясь несколько мгновений глядел на Аллейна, а затем сказал:

— Насколько мне известно, у вас самого выдающаяся, замечательная жена. Нам чрезвычайно нравится то, что она делает. Она превосходный живописец.

Аллейн промолчал.

— Поэтому, мистер Аллейн, вы должны понимать, что увлечению искусством нельзя помешать — кажется, моего английского не хватает, чтобы выразить мысль, — искусство нельзя включить и выключить, как струю воды в кране. Для нас красота, особенно античная красота, — абсолют. Никакое несчастье, никакое волнение не способно замутить наше отношение к ней. Когда мы видим ее, мы приветствуем ее и испытываем потрясение. Позавчера в Сан-Томмазо у меня при себе были деньги, которые я должен был заплатить как цену молчания. Я был готов отдать их. Решение было принято. Должен признаться, я даже почувствовал себя свободней, испытал облегчение. Красота этрусских скульптур в этом подземелье немало укрепила во мне это чувство.

— К тому же было благоразумно делать вид, что ничего не случилось, так ведь?

— И это верно, — твердо сказал барон. — Согласен. И это. Но это было не трудно. Этруски меня поддерживали. Должен сказать вам, что, по моему глубокому убеждению, наша семья — она очень древняя — возникла в античности на земле между Тибром и Арно.

— Ваша жена мне говорила. Так вы передали деньги?

— Нет. Не было случая. Как вы знаете, он исчез.

— Тоже облегчение, очень понятное.

— Разумеется.

— Знаете ли, вы были не единственной его жертвой в группе.

— Я так и думал.

Аллейн взял его бокал.

— Я налью вам еще.

— От этого я не сделаюсь разговорчивее, — сказал барон. — Но благодарю вас.

Взяв бокал, он продолжил:

— Можете не верить мне, но я бы утешился, если бы мог рассказать вам, что именно он раскопал. Но я не могу. Но клянусь честью, я очень хотел бы. Хотел бы всем сердцем, мистер Аллейн.