— А зачем мне быть против хорошего? — ответил Лесков благожелательно. — Например, электронный спиртомер — очень неплохо!

Селиков короткое время хмуро раздумывал, потом снова заиграл, уже без слов. Лесковым завладели Бачулин и Лубянский. Бачулин предложил пошляться по бережку: уже солнце склоняется, а они все торчат на пляже, словно другого, хорошего места и нет на свете. Лесков согласился: его все не оставляла надежда увидеть Надю. Лубянский опасался, что их заедят комары, но тоже пошел. Они перепрыгивали с камня на камень, взбирались на обрывы и спускались вниз. Лесков снова, как уже было утром, открыл, что лес по-невиданному красив. Днем, среди пива и солнечного сияния, его красота как-то потерялась: лес как лес, не до него. А сейчас, нарядный и ясный в темнеющем воздухе, он был нов и неожидан. Великая вечерняя тишина охватывала лесной наряд, яркие деревья засыпали, солнечная желтизна высоких лиственниц перемежалась синевой елей. А над ними бушевал в невысоком небе живой, как зверь, закат, отражаясь вместе с лесом в темной, быстро бегущей воде.

Даже Бачулин был поражен.

— Братцы, а ведь здорово! — сказал он.

— Неплохо! — согласился Лубянский, недоверчиво присматриваясь к деревьям, словно сомневался, так ли они красивы, как кажутся.

На небольшом мысе, вдававшемся в реку, они увидели сидящую Надю. Она веткой березы отмахивалась от комаров.

— Надежда Осиповна, зачем вы забрались в эту глушь? — удивился Лубянский.

Она небрежно ответила, не поворачивая головы:

— А здесь лучше. Мне надоели песни и ваше вечное пиво.

Бачулин развалился на бережку и жестом предложил остальным присоединиться к нему. Лесков уселся подальше от Нади. Бачулин, не найдя лучшей темы, пустился болтать о природе. Ему нравится северное лето: прохладно, круглые сутки солнце. А комаров, говорят, в этом году меньше, чем в прошлом: нежный комар не выносит сернистого газа. Закат тоже неплох. Просто удивительно, до чего ярки закаты на этих высоких широтах!

— Раз вам нравится закат, так вы любуйтесь им, — сухо посоветовала Надя. Бачулин сидел спиной к закату.

У Бачулина было чуткое сердце. Он быстро сообразил, кто тут лишний. Он потянул за собой Лубянского.

— Мы с Георгием Семеновичем еще погуляем, — сказал он. — Через часок захватим вас на обратном пути.

Лесков понял, что теперь ему удастся оправдаться перед Надей в своем глупом поведении с Машей. Он отвернулся от Бачулина, махавшего рукой из леса. Надя молчала. Потом она сердито проговорила, не глядя на Лескова.

— Между прочим, я вас не держу, мне и одной хорошо.

Он пробормотал:

— Мне некуда спешить.

Она повернула к нему вспыхнувшее лицо.

— Некуда? А эта девушка? На вас не похоже — так горячо целовать, а потом бросить…

Он смотрел на нее, чувствуя, что задуманный разговор не выйдет. В лице Нади было отвращение и вражда, оправдание не имеет смысла. Он опустил голову. Самое лучшее — уйти от нее, ото всех, пешком отмахать все двадцать пять километров, сразу свалиться на кровать и ни о чем не думать, ни с кем не говорить.

— Что же вы молчите? — крикнула она с возмущением.

Он тихо проговорил:

— Отрицать не могу, в самом деле целовал… А что я вас люблю, все о вас думаю, это вам, конечно, неинтересно!

Признание вырвалось внезапно, Лесков сгоряча сам не понял, что признается. А Надя вовсе рассердилась. Слезы заблестели на ее глазах, голос стал злым и глухим.

— Да, разумеется, так я сразу и поверю! — сказала она, не скрывая слез. — Любовь — думаете обо мне, а бегаете за другой!

Он хотел ответить, но послышался шум. Бачулин и Лубянский, громко разговаривая, возвращались обратно. Лесков все готов был вынести в эту минуту, но не беседу с приятелями. Он вскочил. Надя тоже поднялась. Не сговариваясь, они отступили в чащу и притаились за кустом тальника.

Бачулин поразился:

— Да куда они делись, мы же их здесь оставили? Лубянский равнодушно ответил:

— Станут они кормить комаров! Это мы, сумасшедшие, таскаемся по лесу!..

Когда Бачулин с Лубянским прошли, Лесков поспешно отпрянул от Нади. Только сейчас он сообразил, что все высказал и высказал глупо, совсем не так, как это полагается делать, как это делают другие люди, а самое главное — она выслушала его объяснение, с негодованием отвергла его любовь. «Бежать! Бежать! — кричал себе Лесков безмолвным криком. — Слышишь, уходи!» Взамен этого, выбравшись с Надей на открытый берег, он взглянул на нее отчаянными глазами, протянул к ней руки.

И она, сразу забыв о своих сомнениях, о своих вопросах, о своей ревности, порывисто обняла его.

Комаров, возможно, было меньше, чем в прошлом году, но все же много больше, чем могут вытерпеть два целующихся человека. Целое облако сгущалось, кружилось и звенело над головами Лескова и Нади. Лесков с криком: «Проклятые!» — принялся отмахиваться от них кулаками и головой. Надя со стоном хваталась то за ноги, то за щеки.

— Бежим! — крикнула она, устремляясь по тропинке. — Они отстанут от нас!