— Не правда ли, удивительно? — проговорил он, протягивая руку к горам.

— Безобразие! — ответил Лубянский. — Тратят тысячи киловатт на иллюминацию, а с нас дерут по сорок копеек за киловатт-час!

Рабочий день Александра Ипполитовича Галана, руководителя ремонтного цеха электромонтажной конторы, начался плохо. На столе лежал доставленный из планового отдела график на вторую половину месяца. Галан сидел перед ним и поеживался: производственная программа проваливалась из-за нехватки материалов. Все это предвещало бурные сцены с заказчиками, проработку на совещаниях и неприятные разговоры с рабочими.

В это утро Галан недолго задерживался в кабинете, хотя и любил свое внушительное, с высокой резной спинкой кожаное кресло, привезенное в юный Черный Бор в числе многих других реликвий старины. В кресле этом спалось лучше, чем в постели, — Галан часто в нем подремывал, уставая от хождений по цеху. Он вообще в последнее время уставал, даже если и не было большой работы. Впрочем, ему было уже столько лет, что, говоря: «Мне ведь полста стукнуло!», — он тут же отводил в сторону глаза.

Галан прошел в цех. Здесь ему дышалось и думалось легче, чем в кабинете. В цеху нарастающий прорыв не казался таким неизбежным. Цех работал — сварочные трансформаторы рычали, монтеры возились у стендов, станки были загружены. Но Галан знал, что это лишь видимость работы, заказы на сторону были остановлены, производились только заделы и мелкие ремонты, кое-кто вообще простаивал.

«Может, к Шишкину пойти? — думал Галан, пробираясь вдоль станочной линии и здороваясь с рабочими. — У Шишкина добра до гибели, что-нибудь добуду, а? Да разве у Шишкина выпросишь? Облает и отпустит ни с чем! Велик запас, да не про наш глаз. У Шишкина мышь корочки не угрызет!»

Подумав еще, Галан решил пойти к плановику и насесть на него, — пусть корректирует месячную программу.

Но плановик был существом такой породы, что где на него садились, там и слезали. Этот невысокий, толстый и по виду несерьезный человек носил странную фамилию: Двоеглазов. При разговоре он старался приблизить свое лицо к лицу собеседника, так как был очень близорук, и делал это особенно часто в тех случаях, когда не соглашался, — чтобы лучше рассмотреть, как собеседник принимает его слова. Это считалось нехорошей приметой. В отделе говорили: «Делопут Семеныч на сближение пошел, дело, похоже, не выгорит». Настоящее имя Двоеглазова было Даниил, но меткое словечко «Делопут» так точно выражало его природу, что иначе за глаза его никто не именовал, а кое-кто из начальства так называл и в глаза. При первых же словах Галана плановик зловеще блеснул на него сильно преломляющими свет очками и встал из-за стола. Внешние признаки складывались плохо. Двоеглазов наступал на Галана, а тот тихонько отходил.

— Удивляюсь тебе, Александр Ипполитович! — сказал плановик с укоризной. — Умный человек, а несешь глупости! Ну кто тебе разрешит номенклатуру менять? Тебе сейчас продукцию выдавать, а не себя обслуживать! Понимаешь несоответствие?

Он приостановил свой натиск и, ожидая ответа, пронзительно всматривался в Галана выпуклыми бесцветными глазами. Галан на людях никогда не терял своего лица. Он пытался поправить неудачное начало. Он воззвал к логике планирования как к последнему аргументу. Ну, разумеется, графы менять не следует. Но, кроме ежемесячного плана, есть еще годовой. Если сейчас он, Галан, не может выдавать продукцию на сторону, то почему не разрешить ему заполнить пустоту ремонтом и прочим, все равно потом придется ремонтировать оборудование.

— Ничего не выйдет! — отрезал Двоеглазов. — План есть план! Первая заповедь, понятно? Неразбериху устраивать не позволю. Придет день ремонта, будешь ремонтировать. Все, дорогие товарищи! Желаю удачи в выполнении!

Спорить дольше не имело смысла. Галан отступал с такой приветливой улыбкой, словно Двоеглазов преподнес ему не пакость, а приятный дар. Он даже помахал на прощание рукой. На улице Галан с отчаянием пробормотал:

— Провала не избежать — точно!

Он поплелся обратно в цех, размышляя о своих неудачах.

В цеху ему попался наладчик Селиков из лаборатории автоматики. Селиков широко улыбался: он явился проверять монтаж щитов, а щитов еще не было, это открывало возможность позубоскалить над друзьями из «вражеской» организации, каковой в глазах работников лаборатории являлся электромонтажный цех.

— Засыпаетесь, — снисходительно оценил Селиков состояние дел у электромонтажников.

— Работаем помаленьку, — скромно возразил Галан; еще не было случая, чтобы он признался публично в каком-либо недостатке у себя. — А у вас как, Сережа? Говорят, новая метла появилась?

— А мне на всякую метлу наплевать! — отозвался Селиков с гордостью. — Хотя, — добавил он честно, — Лесков в автоматике кумекает.

Дела лаборатории занимали Галана больше, чем он хотел показать. Взяв Селикова под руки, он повел его с собой. В кабинете, забравшись в свое спальное кресло, Галан осторожно поинтересовался:

— А все-таки, Сережа, изменения у вас большие?

Селиков смотрел в душу Галана, как в чистую воду.

Он знал, куда тот клонит, что спросит и о чем не осмелится упомянуть. Наслаждаясь своей проницательностью, Селиков «тянул резину». Какие у них изменения? Да вроде небольшие. Новый начальник, похоже, — штучка: некоторым уже досталось, а кое-кто сразу в любимчики попал. Вот, пожалуй, и все. Да, точно, ничего больше нет.

— Ну, а кто в любимчики определился? — проговорил Галан, убедившись, что Селиков молчания больше не нарушит. — Наверно, Щукин? Этот умеет без мыла в душу любому начальнику… Чемпион подобострастия.

— Нет, зачем же Щукин, — возразил Селиков спокойно. — Теперь у нас Закатов — закоперщик. Думаю, большие дела предстоят, особенно на обогатительной, фабрике.

— Вот как, — равнодушно ответил Галан. — Давно пора вам браться за обогатительную фабрику — отстает она у вас. А насчет материалов — кабелька, труб, уголочков — хватает?