— Ах, вон оно что! — зловеще протянул Двоеглазов. — Ну, это не так просто, голубчики! — Он сдержал возмущение и заговорил с грозным спокойствием, — Знаешь, дорогой Александр Ипполитович, ты мог бы и не так кустарно сработать это дельце. Думаешь, я не понимаю, что это ты уговорил Лескова? Тебе-то, конечно, выгодно — крупная премия. Только, боюсь, ничего у вас не получится.

Двоеглазов, не ожидая медленно поднимавшегося Галана, зашагал к двери. Оттуда он добавил с гневом:

— Утром я предупрежу Лескова, что он оставит лабораторию без зарплаты, если не прекратит партизанщину. Знаю, ты будешь науськивать его на жалобы, сам пойдешь кляузы строчить. Не советую — нет фундамента у вашего начинания!

Он ушел, хлопнув дверью. Если бы он обернулся и увидел ухмыляющегося Галана, его уверенность, что тот пойдет строчить кляузы, сильно бы пошатнулась.

Воскресенье совпало с выходным днем Кати Яковец. Катя не любила спать, времени и без сна не хватало. Она вскочила раньше всех в общежитии ИТР, захватила сразу три конфорки на общей кухонной плите и принялась готовить завтрак. Подруга Кати Надя Ясинская еще спала, когда Катя ввалилась в комнату со сковородкой и чайником.

— Три минуты на все, Надя! — крикнула Катя, толкая подругу. — За каждую просроченную минуту ложка мокрого снега на голову!

Надя испуганно вскочила: Катя была не из тех, что попусту грозят.

За завтраком Катя небрежно спросила:

— Ты чего кислая? Что-нибудь не так получилось на партсобрании?

Глаза ее лукаво щурились — вчера в диспетчерскую заходили после собрания мастера и рабочие и толковали о провале флотаторщиков и неожиданных нападениях на Савчука. Надя поморщилась — любопытство подруги было неприятно.

— Нет, ты скажи! — настаивала Катя. — Тезисы речи показывала, а теперь заскромничала!

Надя, однако, рассказывала без особой охоты. Катя продолжала посмеиваться, ее забавляли переживания подруги, сама она считала все это пустяками. Катя уже два года работала на фабрике и не помнила двух минут, когда бы флотаторщики не ругались с измельчителями, измельчители не придирались к дробильщикам дробильщики не взваливали смертные грехи на рударей, а все они вместе не шли единой технологической стеной на всегда в чем-нибудь виновную вспомогательную силу — механиков и электриков. Это был нормальный ход производства, мир брал его враждующие звенья только при катастрофах — крупных авариях или приезде начальства из Москвы.

Надя оживилась, когда заговорила о Лубянском. Этот человек — проходимец, тут она голову даст на отсечение. Он взял слово после Савчука. Директор, конечно, дипломатничал, кое-кого похваливал, кое-кого поругивал, но больше склонялся к тому, что виноваты мельницы, даже выговором пригрозил Лубянскому. А тот, думаешь, оправдывался? Ничего подобного, сразу напал на флотацию с криком: «Когда вы работать научитесь, товарищи!» Сначала они, флотация, смеялись, так все это было нелепо и неожиданно. А он вытащил таблицы анализов, сводки ОТК, даже платежной ведомостью ремонтных рабочих прикрылся — подготовился, как к докладу. И, конечно, на них все взвалили: и что они работают по шаблону и что не готовы к переходу на автоматику. Савчук в заключительном слове совсем запутался; не знал, на чью сторону встать. Ему тоже досталось: записали, что мало внимания уделяет новым, прогрессивным формам работы. Он сам голосовал за эту резолюцию — сразу смирился.

Катя хохотала. Она воскликнула:

— Боже, какая ты глупая, Надя! Неужели ты вправду думала, что только вы будете обвинять, а остальные — каяться?

— Но ведь правы мы: ничего, кроме неприятностей, пока нет от экспериментов Лубянского, — с горечью возразила Надя. — Вот что меня возмущает — нашу правоту превратили в нашу вину.

— Деточка! — снисходительно заметила Катя подруге (та была старше ее на три года). — Прав тот, кого похвалили в протоколе. — Она насмешливо глядела на рассерженную Надю, — Между прочим, Надя, это все твой Селиков виноват, его автоматика. Я бы на твоем месте не простила, самый раз показать этому ненадежному человеку от ворот поворот.

Надя огрызнулась:

— Ну, это — мое дело. Лично мне Сережа нравится — милый мальчик. Во всяком случае, приятнее всех твоих поклонников.

Катя задорно возразила:

— Зато их много. Понимаешь разницу, Надюша? В общей толпе иметь такого неплохо, он прибавляет живости. А когда единственный — не солидно.

На этот раз Надя разозлилась не на шутку.

— Одно могу сказать, Катя: при большом количестве поклонников придется умирать тебе старой девой. Я слышала, что какой-то осел погиб от голода между двух охапок сена — не мог ни одной отдать предпочтения. Ужасно на тебя похоже.

Катя встала из-за стола и сладко потянулась. Хотя она и не любила тратить дорогое время на сон, спать ей всегда хотелось. Она ответила равнодушно:

— Думаю, предсказание твое исполнится только частично. Возможно, я умру старой, но девой — вряд ли. А насчет остального: придет время — придет и предпочтение. Нам не к спеху, нам не к спеху! — пропела она, танцуя с чайником вокруг стола. Свободной рукой она обхватила Надю и кружила ее вместе с собой. Та со смехом отбивалась. Чай пролился на халаты. Надя сказала с огорчением: