— Беги!

— Зачем?

— Беги, говорю! Сейчас как дам, будешь знать!

Я побежала. Добежала до сугроба, вдруг — бах! — и я лечу вниз головой. Сугроб, как большое облако, — снег был пушистый. Я и нырнула в это снежное облако, только ноги торчат. Кое-как вынырнула, а Юрка сердито смотрит на меня..

— С фрицами дружить? Да? — Юрка заплакал и ушел.

Мне не хотелось потерять моего лучшего друга, и я тем же днем пришла к нему домой, села под стол и громко завопила:

И хохотали как безумные.

Взрослые нам тоже объясняли, что не «чир-дыр», а «чинят дыры», но мы продолжали петь по-своему, делая особое ударение на «чир-дыр». Каждый раз это приводило к новому приступу смеха.

Там, в Горьком, произошло важное событие.

Я все просила маму и папу купить мне маленького Феликса, которого полюбила после фильма «Моя любовь». Они обещали.

И вот наступил день, когда в дом внесли маленький кулечек, а в нем — малюсенький комочек. Я спрашиваю:

— Это и будет Феликсом?

— Нет, это Татьяна.

Я не огорчилась, мне понравился малюсенький комочек с красивым именем Татьяна. Я очень хотела подержать кулек с Танечкой. Не дали. Юрка держал, а мне не дали. Обидно было.

Неожиданно Денёв громко вскрикивает:

— А-а-а!..

Хорошо, что я не спала, а то так можно с ума съехать. Все проснулись.

— Ты чего?

— Крысы!

Действительно, в камере водились крысы.

— Забирайся наверх, я все равно не сплю.

Катрин Денёв поблагодарила, и мы молча просидели рядом всю ночь, думая каждая о своем.

Поминутно дрыгался глазок. На крик Катрин кормушку не открыли, поняли, видно, что она испугалась крыс.

Утром был шмон. Полезли в пакет искать карты. Нас выгнали и закрыли в вонючем боксе, а сами продолжали шуровать в камере.

Когда вернулись, Нина крикнула Пышной даме:

— Долго будешь курушничать?

В боксе Нина ничего не говорила, а здесь стала материть Пышную даму.

Та пыталась возразить:

— Ты чего, Нина? Какая же я куруха? Ты что? Я ведь никогда не выхожу из камеры.

— Ты во время обеда ментам записки передаешь, — нападала Нина.

Тут и колючеглазая Валька завизжала:

— Ах ты, сука толстая! Зачем нас с картами заложила? — Нет, представляете себе, — обратилась она к нам с Катрин, — мы нарисовали карты, хотели погадать, а она нас заложила.

Мне стало противно до тошноты.

А Валя щурила и без того маленькие глазки и наступала на Пышную.

— Дай ей, дай! — подстрекала Нина.

Рая, похожая на мальчика, улыбаясь, с интересом наблюдала за происходящим.

Вдруг Пышная дама заметила:

— А кто из нас чаше всех из камеры выходит? Никто никуда не ходит, все сидят на местах. Рая один раз ходила к зубному. А куда ты так часто ходишь, Нина?

— Ах ты, сука!

И Нина с кулаками обрушилась на Пышную даму.

Она била ее точь-в-точь, как Седовласая грузинку, пытаясь попасть в глаз и по губам, даже руку заносила так же, и выражение лица у нее было такое же.

— Нина, очнись! — попыталась я ее остановить, но Нина зашлась.

Валька спрятала лицо в ладошки, иногда посматривая сквозь пальцы на то, что происходит.

А Рая, как болельщица на стадионе, то в одну сторону гнулась, то в другую, чтобы было удобнее наблюдать. Потом встала во весь рост. Руки — в карманах брюк, рот — до ушей.

Денёв бессильно взмахивала руками и тоже пыталась остановить Нину, но это было бесполезно. Та остановилась только тогда, когда у Пышной дамы хлынула кровь из носа и изо рта. Раскрасневшаяся, села на свою шконку.

— Вы только пришли и не лезьте не в свои дела.

Дежурные не появились. Несколько раз открывался глазок. Они все видели. Значит, это тоже спектакль, как в той, большой камере.

Для какой цели? Чтобы больше действующих лиц было? Чтобы посмотреть, каковы новенькие? А может быть, для чего-то другого? Курухи живут в постоянных заботах. Их цель — всех перессорить, чтобы, не дай Бог, в камере не возникло какое-то единение. Единение — это уже сила.

Курухи только и ждут, чтобы кто-нибудь сорвался. Находясь в камере, можно получить еще статью, и не одну.