Подогнув ноги, откинув назад корпус, я приготовился к худшему.

Но густые, мягкие мхи Булева болота приняли меня чуть ли не с материнской нежностью.

Я просто увяз во мху и тут же почувствовал, как проклятый ремень освобождает подбородок.

Потом упал лицом вниз, меня немного проволокло по влажным кочкам, и все кончилось.

Рокот самолета удалялся.

Слышались голоса перекликавшихся людей.

Я быстро освободился от лямок.

— Та где-то здесь! — негромко убеждал кто-то. — За кустами...

На всякий случай я расстегнул кобуру, вынул пистолет, перевел предохранитель.

Ждал лежа.

Зачавкали сапоги. Замаячили какие-то фигуры. Невдалеке остановился человек, взмахнул рукой:

— Да вот же!

И уверенно направился ко мне. Не дойдя нескольких шагов, окликнул:

— Пароль!

Сжимая влажную рукоятку пистолета, я ответил:

— Я к Грише.

— Я от Гриши, — весело сказал партизан. — Живы?

Я поднялся с земли. В редевших сумерках летней ночи передо мной стоял, улыбаясь, высокий молодой парень.

Признаться, я ожидал увидеть мрачного, вооруженного до зубов бородача, а парень был весел, выбрит и аккуратно подстрижен.

— Тугов Алеша, — назвался он. — Мы уж вас ждали, ждали, товарищ капитан!..

Подошли спутники Тугова.

[27]

Тоже не старики. Тоже не бородачи.

Жали руку, возбужденно переговаривались.

— Вы из самой Москвы, товарищ капитан?

— Откуда же еще? — улыбнулся я.

— Стоит, значит, Москва?

— Стоит и стоять будет!

— А газеток не прихватили?

— Есть и газеты.

— А ну, хлопцы, разойдись! — вступил в разговор Тугов. — Давай за мешками! Товарищу капитану до Бати надо... Пойдемте, товарищ капитан!

— Откуда ты знаешь, что я капитан?

— Батя сказал, чтоб встречали капитана, вот я и зову вас так.

Алеша Тугов повел меня по пружинившему, холодившему ноги болоту к видневшемуся вдали костру.

— Батя сам вас встречать вышел, — доверительно сообщил он, и по тону Алеши я догадался, что моему приезду придано важное значение.

Это было ни к чему. Впрочем, почему бы командиру партизанского отряда и не встретить своего будущего заместителя?

Я испытывал странное чувство неудовлетворения. Все свершилось так обыденно, так по-житейски просто, что было даже чуточку обидно. Нет, иначе я представлял себе приземление в тылу врага...

С болота еще доносились голоса партизан:

— Крепче держи, черт!

— Сам держи!..

В дрожащем круге рождаемого костром света беззвучно двигались, то обретая черные силуэты, то почти сливаясь с предрассветным воздухом, фигуры людей.

Я одернул пиджак, поправил фуражку.

Мы подошли вплотную к костру.

Тугов остановился, стукнул каблуками:

— Привел гостя, Батя!

Он рапортовал невысокому, чуть сутуловатому, плотному человеку в армейской безрукавке.

Тусклые блики огня отражались в цепких глазах, скользили по крутым скулам человека.

Громкий голос Тугова никого не смутил. Видно, излишней осторожностью тут не страдали.

Я шагнул вперед:

[28]

— Товарищ командир! Капитан Черный прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Линьков помедлил, покалывая взглядом, потом кивнул, протянул руку:

— Поздравляю с прибытием. Очень рад.

И тут же отрывисто, деловито распорядился:

— Костры — гасить. Груз — к землянкам... Идемте, капитан.

Шаг у него был широкий, уверенный, хозяйский.

Болото кончилось. Начался высокоствольный сосняк. После гнилого запаха стоялой воды остро и свежо запахло багульником и хвоей.

Вскоре я заметил землянки и часовых.

Навстречу бежал человек.

Тяжело дыша, остановился в двух шагах:

— Товарищ капитан!

Мы обнялись.

Это был Семен Скрипник, товарищ по учебе в Москве, начальник радиоустановки, выброшенный к Линькову двумя неделями раньше.

— Радиоузел смонтирован, все в порядке! — тут же сообщил Сеня. — Прибыли, товарищ капитан! А уж я жду, жду!..

В землянке Линькова, вырытой среди сосен на сухом взгорбке, тускло горела жестяная керосиновая лампа. Обтянутые блестящим парашютным шелком стены казались желтыми.