она бы с треском провалилась, освистана была всем собранием. И

то, в сущности, вы должны были бы искать причины этому – а

может быть, ее еще раз исполнить, тем более, что исполнена она

была совершенно неудовлетворительно и показана в

неблагоприятных условиях. Но она вовсе не была освистана. Она

очень многим понравилась. Я не хочу сказать, что это и было,

может быть, лучшее произведение, которое вы недооценили.

Совсем нет. Но в нем есть отличные качества – хорошие темы.

Тематически материал является очень хорошим по качеству.

Полифоническое мастерство тоже есть. Может быть, там есть

просчеты в оркестровке. Но ведь вы слушали с партитурой. Люди

слушали, видели, что там есть недоработки, могли посоветовать

что-нибудь.

Должен сказать, что я Локшина видел всего два раза в жизни и

слышал, что он человек высоко талантливый и отнюдь не слабый

в оркестровке. Какие-то были недостатки, но были и большие

достоинства. Мне кажется, что справедливо было <бы> отметить

и недостатки, и достоинства, а не так жестко* характеризовать

вещь, точно, ей Богу, композитор ввел в невыгодную сделку

Секретариат. Секретариат оказался виновным в том, что он

пропустил такую-то вещь! Вы вещь слушали, одобрили, в ней

были достоинства и недостатки, следовало отметить и то, и

другое. Иначе это несправедливо.

Я представляю себе - сам я написал какую-то вещь, мне после

этого опыта неудобно ее показывать в Секретариате. Если меня

побранят – пожалуйста, если похвалят – приятно, но ЕСЛИ

ПОХВАЛЯТ, А ПОТОМ ПУБЛИЧНО ЗАЯВЯТ, ЧТО ЭТА ВЕЩЬ

НЕ ТОЛЬКО ПЛОХАЯ, НО ЧТО ЭТО СТРАШНАЯ ОШИБКА,

ЧТО ЕЕ ПРОПУСТИЛИ – ЭТО, ПРОСТИТЕ, НЕ

ТОВАРИЩЕСКИЙ ПОДХОД. МНЕ НЕСКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК

ЗАЯВИЛИ, ЧТО ПОСЛЕ ЭТОГО ОНИ НЕ ЗАХОТЯТ

ПОКАЗЫВАТЬ СВОИ ВЕЩИ.

Вот, в сущности, то, что я хотел сказать. Уже достаточно было

сказано, что мы не можем освоить всех проблем, и я не берусь

этого делать». (Аплодисменты).

В отчете о пленуме (Сов. музыка, 1950, №1, с. 49-50) дается

только краткий пересказ выступления Гнесина, причем делается

редакционная приписка: «Однако попытка <предпринятая

*Я цитирую текст стенограммы, в который были внесены правки рукой

М.Ф. Гнесина (РГАЛИ, ф. 2077, оп.I, ед. хр.329(1), л.59-62). До внесения

правки вместо «жестко» было «жестоко» (РГАЛИ, ф. 2077, оп.I, ед. хр.

327, л. 59-62).

Гнесиным> защитить от критики это неудачное произведение

<«Приветственную кантату» Локшина> оказалась в целом

малоубедительной».

На мой же взгляд, именно бесстрашное выступление Гнесина, не

побоявшегося столкнуть Хренникова с самим собой, уберегло

моего отца от самых скверных последствий, которые могло иметь

хренниковское политическое обвинение.

Далее, сопоставляя выступления Хренникова и Гнесина, нельзя

не придти к выводу, что Хренников взялся за уничтожение

Локшина не по своей воле. Видимо, из каких-то сфер (из

«органов» или из ЦК) поступил приказ и Хренников вынужден

был его выполнять. Но что явилось причиной такого приказа?

Думаю, что не только государственный антисемитизм или борьба

честолюбий. Уверен, что столкновение моего отца с «органами»,

произошедшее незадолго до пленума, сыграло решающую роль.

Уж слишком силен был удар по «Приветственной кантате» на

относительно миролюбивом пленуме и в слишком уж глупое

положение неожиданно был поставлен весь Секретариат.

Теперь – о последствиях. Конечно, заступничество Гнесина

принесло свои плоды. Хотя в Резолюции пленума

«Приветственная кантата» осуждается еще два раза (!), но уже

заодно с сочинением другого автора (Левитина), тон осуждения

мягче и, что самое главное, нет политических обвинений*. Затем

Мариан Коваль продолжает добивать сочинение моего отца,

* Сов. музыка, 1950, №1, с.55.

имитируя профессиональный анализ:** «Петь кантату А. Локшина

мучительно трудно. Хор в напряженном регистре,