— No! I have octopus! [21] — Артур потянул её в кухню. Он был счастлив угостить её осьминогом с картошкой, рюмкой спиртного.

Мария взяла вилку, ткнула в сковородку, поднесла ко рту кусочек. Потом взяла сковородку за ручку и вытряхнула всю груду зажаренной осьминожины в стоящий у входа чёрный пакет, где накапливался мусор.

— Why? — завопил Артур, — What are you doing? [22]

— Охи! — ответила Мария и грубо подтолкнула его в комнату, к столу. Он уже знал, что «охи» — по–гречески означает «нет». Растерянно хлебал ароматный суп, косился на стоящую рядом бутылку.

Подперев рукой голову, старуха сидела рядом, по–матерински смотрела на то, как он ест.

Во второй тарелке оказалось мелко рубленное мясо, завёрнутое в виноградные листья.

— Далма! — вспомнил Артур. — У нас на Кавказе называется далма. Мария, do you want to drink a little? [23] Он начал было скручивать пробку. Но старуха вынула бутылку из его рук, отставила в сторону. — Why? Мария, почему? Почему ты ко мне ходишь? Кто ты? Зачем мне это приготовила? Мария, answer me! [24]

Она улыбнулась. И опять улыбнулись её глаза. Показала на тарелку — мол, ешь.

— Мария, я хочу знать, где ты живёшь. Кто твои дети, внуки? Хочу прийти в гости. Visit. Do you understand me? Visit. [25]

Она ничего не понимала. Или не хотела понять.

Доев, Артур собрал со стола тарелки и понёс было на кухню, чтобы вымыть их и отдать Марии.

— Охи! — она грузно встала со стула и пошла к двери. В её чёрных густых волосах не было видно и проблеска седины.

— Мария, thank you, эвхаристо! [26]

На пороге обернулась, взглянула из-за плеча. Взгляд был скорбный. Он делал её на кого-то похожей.

…Артур сидел в одиночестве, думал: «Кто такая? Сколько ей лет? Лет 75–78, не меньше… Явно простолюдинка. Глаза, как у покойной мамы, карие. А лицо иное, напоминает кого-то. Кого? Октопуса даже попробовать не дала».

Он отвинтил крышку с бутылки, взял из буфета бокал, плеснул на донышко. «Ципура» оказалась крепчайшим напитком, вроде грузинской чачи, сдобренной анисом. Он налил ещё одну порцию, выпил и только шагнул к холодильнику, чтобы достать оттуда грушу на закуску, как расслышал: наверху звонит телефон.

— Алло! — Артур с трудом переводил дыхание, в единый мах одолев крутизну наружной лестницы.

— Arturos! This is Manolis from Pireas. Very cold, isn't it? Sorry.

— All right Never mind.

— Arturos! You must call my friend Fanasis on the island. Не is waiting for you. Do you understand me?

— Yes. Give me the number. Thank you very much! [27]

Заранее радуясь тому, что у него появится хоть один знакомый человек, который знает Манолиса, он позвонил немедленно.

Трубку взяла некая Маго — жена Фанасиса. Она знала английский немногим лучше Артура. Быть может, именно поэтому он без особого труда понял, что Фанасиса сейчас дома нет, но если Артур к восьми вечера подойдёт ко входу на главный пирс в гавани — harbour, harbour! — повторяла Маго, то Фанасис его там встретит и приведёт в гости на ужин.

Рабочий день всё равно пропал на возню с осьминогом. Артур решил не торчать оставшееся время в холодном доме, а выйти на улицу, познать этот остров, этот город именно в зимний дождь.

Сначала он пришёл в тепло и блистание зеркал бара «Neos cosmos», где высокий, улыбчивый хозяин, уже не ожидая заказа, сразу подал ему на столик чашку раскалённого «coffee ellinico», стаканчик воды, а потом подсел и сам, поставив перед Артуром и собой по стопке виски.

— To you, rusos! — сказал он, поднимая свой стопарик.

— My name is Dmitros. [28]

— Артурос, — ответил Артур, чокаясь с ним. После глотка виски кофе казался ещё более вкусным.

Они разговорились. Оказалось, что Дмитрос провёл юность моряком. Заходил на сухогрузах и в Россию — в Архангельск, Одессу, Ильичёвск.

— Is there catharsis and apocalypsis in Russia? [29] — спросил он, с сочувствием глядя на Артура.

Тот нехотя кивнул. Эти слова «катарсис и апокалипсис» обязательно повторялись греческими телекомментаторами, когда в программе новостей показывали короткие репортажи из бывшего Советского Союза.

— Борщ! Водка! Девушка, иди сюда! — неожиданно выпалил Дмитрос. Ему было приятно вспомнить свою молодость.