— Что?

— Мы можем наткнуться на мутанта. Звери-мутанты, помнишь?

— … Не встречавшиеся уже лет двадцать.

— А еще — пыльные бури с зараженных территорий.

— Вельда, опомнись! — лениво протянула Мардж, совсем как ее мама; — Единственный зверь-мутант в округе — твой жуткий пес. А самое худшее стихийное бедствие — наша мисс Глория…

Девочки рассмеялись снова. Вельда понимала, каким глупым выглядит ее страх сейчас, в этот уютный осенний вечер, рядом с лучшей подругой, возле старого и такого уютного школьного здания… и она несомненно, выкинула бы все это из головы.

Если бы не одно обстоятельство. Вечером придется возвращаться домой.

И снова ноги сами понесут к зияющему черному провалу, и уши будут ловить малейший доносящийся оттуда звук. А на ночь она закроет окно… что в этом толку, если хрупкая рама вылетит от первого же хорошего удара? Как это делал храбрец-шериф в любимом папином телесериале.

Может, рассказать родителям?

Она представила, как мама поначалу смеется, уговаривает дочку не фантазировать… потом пугается и бежит к папе. Папа тоже не верит — но все же снимает со стены карабин. Спускается вниз, открывает подвальную дверь, и…

И ничего там не находит. Потому что ни одно порядочное чудовище никогда не покажется взрослым. Иначе все было бы слишком просто и уже не страшно — зачем бояться того, от чего могут спасти папа и мама?

В детстве, лет в шесть, Вельда панически боялась приближаться к огромному и черному кожаному дивану, что стоял в гостиной — казалось, стоит отвернуться, и из-под него, из этой таинственной темной щели бросится ЧТО-ТО. И утащит в темноту — навсегда. Стоящий посередине комнаты стол таких страхов совершенно не вызывал, наоборот — в нем было что-то уютное и обещающее защиту… может, оттого, что под него можно было забраться, играя в прятки?

Мимо дивана она всегда проходила так, словно под ним скрывался целый клубок ядовитых змей; и какой бы маленькой ни была девочка, ей хватало ума никогда не говорить об этом взрослым.

Дикие бывают в сказках. А Большая Война закончилась еще до рождения Вельды, и призраки прошлого уже почти не беспокоят горожан… даже резервация комми сделалась чем-то знакомым и привычным. Почти…

Она помнила, как два года назад забрали несчастного Рэтника. Кевина Рэтника по прозвищу Крыса.

По правде говоря, Вельда презирала его так же, как и прочие одноклассники — просто потому, что не принято уважать того, кого не любят ВСЕ.

Он и вправду был странный — вечно непричесанный, с длинным, словно бы заостренным лицом, напоминающим крысиную мордочку, вечно одетый в старый-престарый клетчатый костюм и драные спортивные туфли на резиновой подошве…

Однажды он вскочил — прямо посреди урока — и принялся орать что-то, брызжа слюной и размахивая руками. Мисс Глория сперва попыталась поставить его на место — да видно не было уже в мире того места, где мог бы стоять Кевин Рэтник.

А потом приехал фургон, и из него вышли люди в белых комбинезонах, с лицами, закрытыми марлевыми масками.

До конца урока Вельда тряслась от ужаса, и не она одна: карантин в классе — это не шутки, карантинная служба федералов может закрыть их здесь на неделю, а то и на месяц, и не поспоришь — «требования общественной безопасности». Но все обошлось, а спустя неделю мисс Глория сказала, что Кевин какое-то время поживет в больнице округа.

Угу, какое-то время. Например, до старости.

А Дикие бывают в сказках, и все тут.

Она подняла глаза. Красное солнце по-прежнему двигалось по желтоватому небу, и не было ему никакого дела до маленьких страхов маленьких девочек.

Ночью ей чудились тихие шорохи и позвякивания внизу, под окном. Первое время Вельда сходила с ума от ужаса; дрожащим голосом желала спокойной ночи маме, и забиралась под одеяло с головой — для того, чтобы полночи дрожать в своем ненадежном убежище. Как жаль, что она была взрослой девочкой и уже знала: если спрятаться под одеяло, ничего не изменится.

Временами оконное стекло мелко дрожало — или это только казалось?

Потом тихо подкрадывался, подползал спасительный сон, прекращая пытку; наутро, как это ни удивительно, вечерние шорохи казались чем-то совершенно неважным… До следующего вечера.

Однажды вечером льющаяся из водопроводного крана струйка стала уменьшаться, а потом и вовсе исчезла. Папа сказал, что "проклятый насос, наконец, сдох" — и пошел вниз, посмотреть, нельзя ли сделать что-то. А мама — что давно следовало бы пригласить мистера Доггерти, он в этом разбирается. И если бы не чья-то безответственная лень…

И вот тут-то стало ясно, что проклятый лаз давно надо было заделать.

Потом, придя в себя, папа говорил, что он почти и не оступился — просто левая нога почему-то встала не туда, и… Он полетел вниз, будто куль с мукой, с грохотом врезавшись в стоящее у самой подвальной двери ржавое ведро. Мама выбежала на звук, а чуть позже к ней присоединилась и Вельда — прямо в ночной рубашке. При попытке встать на ноги папа охнул и повалился обратно на ступеньки: в тусклом, мигающем свете фонаря его лицо сделалось белым-белым.