…мамаша забрала ее тетрадь, спрятала… а в тетради писать удобней, чем на окне. Но Таннис сосредоточенно выводит на влажном стекле собственное имя. Получается почти хорошо. Полюбовавшись результатом, она стирает имя и вновь дышит.

Увлекшись, Таннис не замечает, как открывается дверь.

— Привет, малявка, — говорит Войтех.

И Таннис с визгом бросается на шею.

— Спокойно. Собирайся. Пойдем.

— Куда? — ей нравится висеть, зацепившись за него, и то, что Войтех поддерживает ее рукой, и что второй треплет короткие ее волосы.

— В гости к королю.

Радость исчезает. Живы еще ее воспоминания о недавнем походе под землю.

— Послушай меня, малявка, — Войтех отцепляет ее руки и усаживает Таннис на кровать. Родительская убрана и застлана покрывалом, которое мамаша из разноцветных кусочков сшила, правда, давно, когда еще у нее была охота что-то шить. — Бояться нечего. Нас пригласили и будут ждать.

И Войтех, присев на корточки у кровати, продолжает.

— Я хочу, чтобы он знал тебя. И его… свита, — на этом слове Войтех запинается. — Если вдруг со мной что-то случится…

— С тобой ничего не случится!

Она верит в это и не собирается отступать от веры.

— Конечно, малявка. Но жизнь — штука сложная… в общем, мало ли, вдруг тебе на будущее помощь понадобится? Или просто убежище. Без дозволения Мясника под землю лучше не соваться. Так что, собирайся.

Войтех сам вытаскивает из-под кровати грязные ботинки которые еще со вчерашнего дня не просохли.

— За обувью надо следить, малявка. И за одеждой тоже.

— За этой? — снова штаны с пузырями на коленях, и на заднице продрались. Мамаша там розовую латку поставила, сердечком.

— За любой, — Войтех непреклонен. Он заставляет вытереть ботинки, чего Таннис не понимает: все одно ж изгваздаются, вон на улице уже неделю дожди, значит, грязища кругом будет. Спорить она не смеет. Войтех сам заправляет в штаны мешковатую рубашку, и застегивает ее на все пуговки. Волосы расчесывает мамашиным гребнем… — Так-то лучше. Ты же красивая девочка, нечего притворяться оборванкой.

И Таннис розовеет.

Ей нравится, когда ее хвалят, а от мамаши не дождешься…

На улице и вправду дождь, но Войтех раскрывает над головой черный зонт.

— Откуда?

— Откуда взял, там уже нет, — отшучивается он. — Прячься, малявка. И не надо ходить по лужам. Лужи обходят…

Так это ж дольше… но Таннис, вцепившись в руку Войтеха, послушно огибает лужу за лужей, до самого моста.

— А мы разве…

— Под землю, — Войтех складывает зонт и подает руку. — Осторожно, малявка, берег скользкий. Иди по тропе.

Тропа вилась, проглядывая из-под серых травяных косм. Крутая, неровная, она спускалась к воде, но Войтех остановил раньше. Под опорой моста, что подымалась из осклизлого, омытого дождями берега, он указал на неприметную дверцу.

— Нам сюда.

Дверь на ржавых петлях к великому удивлению Таннис открылась беззвучно. В лицо пахнуло сыростью и особым подземным холодом, от которого пальцы судорогой свело.

— Держись за меня. И не отставай.

Пристроив зонт в углублении, Войтех достал свечу, и робкий огонек заплясал на его ладони. Таннис же вцепилась в рукав. Было не страшно — жутко.

Захотелось наверх.

Домой.

И мамашины запреты не казались больше глупостью. Таннис мысленно пообещала, что если вернется живой, то… постарается быть послушной девочкой. Хотя, конечно, подозревала, что сдержать обещание у нее не выйдет.

А Войтех вел все ниже и ниже.

Он с легкостью скользил по лабиринту подземных ходов, если и останавливался, то ненадолго, лишь затем, чтобы Таннис перевела дух.

— Уже скоро, — пообещал он на очередном повороте и, присев, заглянул в глаза. Освещенное желтым неровным светом, его лицо выглядело чужим, каким-то… старым? — Таннис, послушай меня, пожалуйста. Ты никогда и никому не должна рассказывать о том, что увидишь.

Таннис и не собиралась. Она знает, что длинный язык до могилы доведет.

— Я взял тебя и тем самым за тебя поручился. Если же вдруг ты проболтаешься, неважно, кому, но Король узнает, тогда плохо будет и тебе, и мне.

Шесть лет прошло, и Таннис нарушила слово.

Она замолчала и молчала, кажется, целую вечность. А Кейрен не торопил, он снова обнял ее, прижал голову к плечу, от которого воняло грибом. И Кейрен то и дело дергал шеей, руку тянул, но останавливался, не расчесывал. И Таннис не позволял.

— Давай есть, — пробормотала она, понимая, что еще немного и разревется.