Дрю очень заинтересовали отношения этих двух людей, точнее, связь между тремя янтарными украшениями. Если повезет, она сможет раскопать, что к чему.

Ухватившись за эту мысль, Дрю опустила пальцы на клавиатуру и напечатала: «Бриллианты, возможно, и лучшие друзья девушек, но в случае с Ниной Ревской…».

Дрю остановилась в ожидании вдохновения и… нажала «Delete».

И снова шел снег. За ночь выпало пять дюймов. Утром по радио транслировали заявление мэра Мэнино, утверждавшего, что, хотя на дворе еще только январь, Бостон израсходовал все средства, выделяемые бюджетом города на уборку снега. Потом диктор неуместно радостным голосом объявил, что температура упадет до минус двух градусов по Фаренгейту, а с учетом коэффициента резкости погоды — до минус десяти.

— Американцы предпочитают знать температуру с точностью до градуса. Так они определяют, мерзнуть им или страдать от жары, — вслух произнес Григорий.

Войдя в кухню, он испытал знакомое разочарование, не найдя там Кристины. Конечно, это было нелепо, но каждый раз, переступая порог кухни, Григорий представлял себе покойную жену, которая, сидя на стуле, попивает кофе без кофеина, одновременно проверяя пачку контрольных работ по английскому языку для студентов-иностранцев, или ест йогурт. Кристина относилась к той категории людей, что просыпаются рано и без сожаления выбираются из теплой постели.

Григорий налил стакан холодного томатного сока, сделал глоток и отправился за газетами, оставленными почтальоном на крыльце. Один из заголовков на первой странице гласил: «Интрига в аукционном доме». Чуть пониже меньшим шрифтом было набрано: «Таинственный спонсор жертвует уникальную драгоценность. Ажиотаж растет».

В голове Григория ясно прозвучал голос Кристины: «Я не могу не испытывать к ней неприязни».

— Ну, не будь слишком строга, — обычно возражал он жене, когда речь заходила о Нине Ревской.

Повинуясь чувствам, Григорий всегда ее защищал, понимая, каких усилий стоит его жене не попробовать самой объясниться с Ревской. Именно это соображение мешало ему раньше довериться будущей жене. Он не испытывал неловкости или ложного стыда, полностью доверял Кристине, но понимал, что людям ее склада трудно стоять в стороне и не вмешиваться. Она была прирожденной оптимисткой, из тех, кто считает, что стакан наполовину полный, а не наполовину пустой. Кристина специализировалась в педагогике — науке, наиболее склонной к идеализму. Она даже подумывала о том, чтобы получить степень магистра, изучая сферу социальных проблем. Сперва Григорий рассказывал ей лишь сухие факты о своих родителях, усыновлении, детстве в России, переезде в Норвегию, Францию, а потом, когда ему исполнилось девятнадцать лет, в Америку. Только после шести месяцев совместной жизни, взяв у Кристины слово не вмешиваться в его дела, Григорий набрался смелости и рассказал ей о балерине Ревской.

«Она должна быть тебе благодарна, ведь ты единственный человек в мире, потративший время на перевод стихотворений Ельсина на английский язык. И их даже напечатали! Как можно быть настолько равнодушной к творческому наследию собственного мужа? Не понимаю!»

«Кристина, мой любимый адвокат, как мне тебя не хватает!»

Одержимость Ниной Ревской имела и свои приятные стороны. Интерес к личности ее мужа, поэта Виктора Ельсина, постепенно превратился в литературоведческое исследование его поэзии. Когда посторонние люди, не осведомленные о его отношениях с женой поэта, интересовались, почему Нина Ревская не помогает ему в изучении творчества Ельсина, Григорий, сохраняя видимость полного равнодушия, отвечал:

— Поймите, это было трудное для нее время… Я вполне понимаю чувства Ревской: она не хочет, чтобы ей напоминали о… некоторых событиях. Это все равно, что открыть ящик Пандоры. Работа ученого в этом отношении подобна работе следователя, а она, я в этом уверен, совсем не жаждет вспоминать прошлое.

Когда его спрашивали, а просил ли он Нину Ревскую помочь ему в исследовании творчества ее мужа, Григорий отвечал:

— Нет, зачем? — Если собеседник не удовлетворялся ответом, он добавлял: — Она в курсе, что я перевел его стихотворения, но… у Ревской не сохранились архивы Ельсина.

Бывшая балерина и вправду утверждала, что у нее нет никаких личных вещей или бумаг Виктора Ельсина. Григорий решил, что она говорит правду. В конце концов, перед многими учеными возникают подобные трудности. Не только биограф, но и любой исследователь рано или поздно натыкается на человека, стоящего между ним и предметом его исследования. Это составляет часть работы. Григорий считал, что правда, заключенная в поэзии Виктора Ельсина, стоит больше книг и заумных статей о личности и творчестве поэта, которые он написал или еще напишет, больше докладов, которые он делал на различных научных конференциях. По сравнению с разочарованием, которое Григорий испытал в первый раз, будучи молодым, неискушенным жизнью студентом колледжа, недовольство ученого и профессора, которым он стал через много лет, было просто пустяковым.

Он помнил, как стоял тогда в вестибюле и ждал, пока Нина Ревская спустится вниз…

Для переводчика важны сами стихотворения поэта. Их вполне хватало, чтобы поддерживать неослабевающий интерес Григория к творчеству Виктора Ельсина. Даже в них, читая между строк, можно было найти ответы на некоторые из тревожащих его вопросов. Со стороны все эти потуги выглядели довольно смешно. Григорий Солодин отдавал себе отчет в том, что его считают заслуживающим жалости, мелким и не особенно эрудированным кабинетным ученым, который занимается совершенно бесполезной работой.