Старинная брошь из лавового камня.Проба золота — 14 каратов, 56 золотников согласно русской пробе. На броши изображен собор Василия Блаженного. Сохранилась подлинная коробочка с надписью на кириллице. Цена — $ 1.500—3.000.

Телефон трезвонил и трезвонил. Сначала это были журналисты из «Бостон глоуб» и «Геральд трибюн», потом настало время аутсайдеров — ТАБ, «Феникса», не говоря уже о парнях, работающих на региональные теле— и радиостанции. И все из-за второго пресс-релиза «Беллера». Можно подумать, что во всем Массачусетсе больше ничего не происходит. Ничего не попишешь, это Бостон, город, где люди привыкли делать из мухи слона. Местные репортеры, словно ищейки, унюхали НОВОСТЬ… Вначале Нина отделывалась от назойливых звонков лицемерной, но ставшей универсальной фразой «Без комментариев», но с каждым разом ее голос звучал все менее и менее уверенно. Она теряла контроль над ситуацией.

— Вы догадываетесь, кто может быть анонимным владельцем кулона?

— Без комментариев.

— Вы удивлены, что незнакомый вам человек владеет частью принадлежащего вам янтарного набора?

— Без комментариев.

Потратив почти день на разговоры по телефону, Нина вдруг поняла, что сваляла дурака. Ей нужно просто выключить телефон. Обнаружив маленький выключатель, она ощутила себя ученым, сделавшим гениальное в своей простоте открытие. Полтора дня Нина наслаждалась тишиной, пока Синтия не увидела, что телефон выключен. Она неодобрительно фыркнула, выпуская воздух через сжатые зубы, и прочла Нине длинную лекцию о безопасности и правилах работы в службе по уходу за престарелыми людьми. А когда звонки возобновились, стала выражать свое неудовольствие из-за того, что Нина не брала трубку.

На следующий день Синтия сказала:

— Милочка, дайте им одно интервью, и я уверена, что они от вас отстанут.

— Я всю жизнь только тем и занималась, что раздавала интервью.

Ревская понимала, что весь сыр-бор из-за того, что она «их» прима. Другие в прошлом знаменитые балерины жили в Нью-Йорке, Париже, на Майорке. Нина была единственной бостонской балетной примой, но это не оправдывало назойливости журналистов. Ей совсем не хотелось разговаривать с каким-нибудь несчастным писакой из «Вустер-телеграмм-энд-газет». В последние дни она стала излишне болтливой. Иногда Нина ловила себя на том, что говорит не то, что хочет сказать. Во всем она винила таблетки: они не только расслабляют тело, но и развязывают язык. После приема таблеток Нина болтала с Синтией гораздо дольше обычного. Однажды она поймала себя на том, что рассказывает медицинской сестре о своей квартирке в Лондоне, словно она ее давняя подруга.

— Пока вы храните молчание, — не унималась Синтия, — они будут вам звонить. Дайте им то, что они хотят, и вас оставят в покое. — Увидев, что Нина задумалась над ее словами, она добавила: — Дайте эксклюзивное интервью.

Вот почему Нина согласилась на интервью Четвертому каналу новостей. Все устроилось само собой: она просто ответила согласием на очередной звонок.

Синтия, узнав, что Джуна Хенеси и ее команда приедут следующим вечером снимать Нину для телевидения, поздравила свою подопечную и даже заметила:

— Вот Билли удивится, когда услышит!

Джуна Хенеси несколько десятилетий проработала репортером на новоанглийском Четвертом канале в сфере культуры и сама стала знаменитостью. Синтия сказала, что она была последним журналистом, бравшим интервью у Розы Кеннеди, матери президента Джона Ф. Кеннеди, перед ее смертью. Нина удивленно приподняла брови, мышцы лица еще подчинялись ей.

— Думаю, она и меня собирается вогнать в могилу.

К чести Синтии, она обладала чувством юмора.

— Интуиция подсказывает мне, что вы гораздо крепче.

В день приезда телевизионщиков Синтия вместо медицинской формы надела блестящие черные брюки и обтягивающий фиолетовый свитер. Губы ее были накрашены розово-лиловой помадой. Нина решила не обращать внимания на эти изменения. К Джуне Хенеси, двум операторам, звукотехнику и худому хмурому продюсеру она отнеслась с таким же напускным равнодушием. Телевизионщики устанавливали прожектора, отражающие панели и микрофоны, а продюсер, скрестив руки на груди, отдавал приказы. Нину напудрили и нарумянили, и она сидела на диване, обложенная по настоянию Синтии маленькими бархатными подушечками. Единственное, что волновало ее, — ответы на еще не заданные вопросы.

Джуна, присев возле Нины, спросила:

— Вас не удивляет, что янтарный кулон, который так хорошо сочетается с вашими украшениями, оказался в Соединенных Штатах, а не остался в России?

Нина выдержала небольшую паузу.

— Загадка, конечно, но всякое бывает… Украшения из одного набора может постигнуть разная судьба. Кулон могли украсть или продать в комиссионном магазине… Или, отчаявшись, отдать… ну, в качестве взятки, например… Вы понимаете?

Яркий свет, струившийся из-за головы первого оператора, больно слепил глаза.

— Взятки?! — несколько театрально удивилась Джуна.

Нина поняла, что журналистка заинтересовалась.

— В Советском Союзе взятки были обычным явлением.

Джуна многозначительно кивнула — несильно, но достаточно заметно для второго оператора.

— Вы упомянули кражу. Думаете, кулон украли?

— Вполне возможно. Браслет и серьги достались мне от мужа. Они принадлежали его семье, но во время Гражданской войны многие ценности… исчезли.

Последнее заявление, по крайней мере, соответствовало правде.