— А если предположить, что умершая и была одной из них?

— Нет. Клейкая лента новая. Я уверена. Вы и сами знаете, что со временем она высыхает и желтеет. Меня ужасно тронул этот случай. Я представила себе старую больную женщину, которая, зная о приближении смерти, дрожащей рукой перебирает фарфор и выводит на ленте имена своих внучек.

Слезы навернулись Григорию на глаза. Ему вспомнился тот страшный осенний день, месяца за три до смерти жены, когда Кристина перебирала свои вещи, решая, что отдать Амелии, а что — университетскому женскому клубу. А потом, превозмогая душевные терзания, он записывал пожелания Кристины относительно похорон.

— Извините, что испортила вам настроение, — глядя в пол, сказала Дрю. — Эта история и вправду немного грустная.

— Ничего страшного. Это мне следует извиняться за то, что отрываю вас от работы.

Дрю откинулась немного назад, и ее нога нечаянно коснулась его лодыжки. Григорий решил, что пора уходить. Он встал и придвинул стул к столу.

— Подумайте еще. Может, у вас найдутся интересная информация или документы, которые мы сможем использовать при составлении сопроводительного текста.

— Я посмотрю, — отрывисто сказал Григорий.

— Спасибо. Я очень вам благодарна. — Она пожала ему руку и добавила: — Никогда не знаешь, что можно найти, если хорошо поискать.

— Так кто вы?

Она задала вопрос по-русски и улыбнулась уголками губ, увидев перед собою застенчивого, нескладного молодого человека. Сутулясь, он стоял за стеклянной перегородкой в вестибюле. Влажные от пота курчавые волосы. Он говорил низким голосом, все время кивая головой, словно старался стать ниже ростом.

— Меня зовут Григорий Солодин.

Когда Нина приоткрыла дверь, юноша робко попятился.

— Я полагаю, что мы с вами…

Потом, поборов смешанную с волнением робость, Григорий заявил, что они, «возможно, родственники».

Заявление незнакомца озадачило Нину. Она не имела ни малейшего представления, о чем говорит этот молодой человек. Вдруг она вздрогнула, и внезапная слабость сменилась страхом. Она догадалась!

Григорий почувствовал ее состояние и выпалил:

— Я родился в пятьдесят втором году в Москве.

Он назвал точную дату и замолчал, ожидая ответной реакции. Напрасно. Ошеломленная Нина лишь стояла и смотрела на непрошеного визитера. Тогда Григорий нагнулся и извлек из рюкзака большой конверт.

— В нем мое свидетельство о рождении. Там указан домашний адрес.

Не глядя в документ, молодой человек назвал его.

Сомнений больше не оставалось. Это он!

— Вы ошиблись, — дрожа всем телом, твердо заявила Нина Ревская.

Григорий часто заморгал. На лице его было отчаяние. Его рука потянулась к конверту.

— У меня есть и другие доказательства…

— Я не тот человек, который вам нужен.

Она захлопнула дверь и взбежала вверх по лестнице. Сердце учащенно билось в груди…

Через неделю Нина Ревская получила от Григория письмо с просьбой дать ему еще один шанс все объяснить. Хуже всего было то, что молодой человек выглядел очень доверчивым. Он просил о встрече, но Нина не хотела ничего слушать. Однажды она уже сбежала от всего этого на другой конец света. Больше ей такого не надо!

Нина поднесла спичку к двум исписанным от руки листам бумаги. Веселое пламя побежало по уголку. Дождавшись, когда оно разгорится, она бросила огненный цветок в кухонную раковину. Постепенно огонь угас, оставив после себя лишь почерневшую золу.

Она не ответила и на недавнее письмо Григория Солодина. Ей нечего было отвечать. «Просто уйди, оставь меня в покое». Его страстное желание узнать правду натолкнулось на не менее сильное желание Нины Ревской ее скрыть. Можно было бы, конечно, соврать, пустившись в словоблудие: «Как многие из советских граждан после смерти Сталина… Целое поколение было одурачено… Вследствие пропаганды я не понимала, что происходит в стране… Это просто выше человеческого понимания…», — но она этого делать не будет.

Спасительная повязка, столько лет оберегавшая ее глаза от слепящего света правды, сорвана. К чему доставлять себе еще больше душевных мук? Нина и так могла в общих чертах представить, что скажет ей Григорий Солодин. Каждый день ее мучили воспоминания, такие яркие, словно она переносилась в прошлое, а не сидела в инвалидном кресле у окна, в щели которого тянуло сквозняком. На ней были шерстяное платье, теплые колготы и мягкие пушистые тапочки от «Л. Л. Бин». Нина вздохнула. Еще год назад она ни за что не надела бы такие тапки, зная, что ее может кто-то увидеть. Розовато-лиловая расцветка искусственного ворса просто убивала ее. Тама подарила их Нине на Рождество несколько лет назад. Тогда, помнится, она даже немного обиделась. Вот, значит, как обстоят дела: подруга считает ее старухой, которой уже не нужна другая обувь, только домашние тапочки!