— Она меня бросила, — медленно проговорил Чесс. — Месяц назад. Двенадцатого июня, в пятницу. Мне этот день не забыть.

Я напрягся, но не забыл плеснуть виски в его опустевший стакан. Как раз в пятницу двенадцатого июня миссис Кристал Кингсли ждали в городе на званый ужин.

— Только вам это знать ни к чему, — сказал Чесс. Но в его ни цветших голубых глазах сквозило явное до очевидности желание поговорить на эту тему.

— Это, конечно, не мое дело, — сказал я. — Но если вам станет легче…

Чесс резко кивнул.

— Встретятся двое мужчин в парке на скамейке, — проговорил он, — и заговорят о боге. Замечали такое? А вот с лучшим другом о боге говорить никогда не станешь.

— Мне это знакомо, — сказал я.

Чесс сделал глоток и посмотрел на озеро.

— Мюриэл была страшно хорошенькая, — сказал он с нежностью. — Иногда остра была на язычок, но хорошенькая. У нас случилась любовь с первого взгляда. Повстречал я ее в одном заведении в Риверсайд год и три месяца назад. Не такое это заведение, где можно рассчитывать на знакомство с девушкой типа Мюриэл, но так вот получилось. Поженились. Я любил ее. Материально я обеспечен. Но слишком большим гадом оказался, чтобы со мной можно было ужиться.

Чтобы Чесс не забыл о моем присутствии, я слегка пошевелился, но говорить ничего не стал, боясь, что он собьется с мысли. К своему стакану я так и не притронулся. Вообще-то я не прочь выпить, но не в тот момент, когда передо мной изливают душу.

— Но ведь вы знаете, как это случается в семейной жизни, почти у всех случается, — печально продолжал Чесс. — Через какое-то время мне как самому обычному, не очень добродетельному мужику захотелось других ощущений. Чего-нибудь новенького. Может, все это гадко, да только так вот почему-то происходит.

Чесс посмотрел на меня, и я подтвердил, что понял его мысль.

Он опрокинул второй стакан. Я передал ему бутылку. Вверх по сосне, с ветки на ветку, ни на секунду не останавливаясь, запрыгала голубая сойка.

— Да, — вздохнул Чесс. — Все, кто в деревне живет, полудурки какие-то, и я таким же становлюсь. Хорошо здесь устроился, за жилье платить не надо, каждый месяц — большая пенсия, половина денег — в военных облигациях. Женат на такой прелестной блондинке, лучше которой себе и представить нельзя, а вот повел себя как последний болван. Сам ведь пошел на такое. — И Чесс показал на коттедж из красного дерева на той стороне озера. Лучи заходящего солнца окрасили стены коттеджа в цвет бычьей крови. — Прямо здесь, с этой смазливой шлюхой, которая для меня ну ни черта не значит. Господи, какой же дубиной надо быть!

Чесс выпил третий стакан и поставил бутылку на камень. Нащупал в нагрудном кармане сигарету, зажег спичку о ноготь большого пальца и жадно затянулся. Я дышал раскрытым ртом, тихо, словно взломщик за занавеской.

— Черт, — сказал Чесс. — Думаете, раз я в госпитале побывал, так теперь уж и из дома никуда не уйду, и характер у меня изменится. Не тут-то было. Она тоже блондинка, как и Мюриэл, роста примерно того же, фигура похожа, даже цвет глаз почти одинаковый. Но, братец, какие же они все-таки разные! Хорошенькая, не спорю, но не так чтобы лучше Мюриэл, а по мне так раза в два хуже. В общем, раз утром жгу я мусор на той стороне, одним словом, занимаюсь себе своим делом. А она выходит из коттеджа с заднего входа, сама в пижамке такой тоненькой, аж сиськи просвечивают. И говорит своим паскудным голоском, эдак с ленцой: «Выпей, Билл. Не стоит так много работать в такое прекрасное утро». А выпить-то я люблю. Ну, иду к двери на кухню, выпиваю стаканчик. Потом еще и еще, и вот смотрю, я уже в доме. И чем я ближе к ней становлюсь, тем глаза у нее делаются похотливее.

Чесс замолчал и вперился в меня тяжелым, неподвижным взглядом.

— Вы спросили меня, удобные ли здесь кровати, вот я и осерчал. Вы-то ничего такого в виду не имели. Просто мне это напомнило кое о чем. Да, кровать у нее удобная.

Чесс замолк, последние его слова повисли в воздухе. И настала тишина. Он наклонился, чтобы взять с камня бутылку, и замер, глядя на нее. Казалось, мысленно он борется с ней. Как водится, победило виски. Чесс долго и жадно глотал из горлышка, а потом плотно завинтил колпачок, словно теперь это имело какой-нибудь смысл. Подобрал с земли камушек и швырнул в воду.

— Возвращаюсь я через дамбу, — медленно заговорил он уже пьяным голосом. — Все нипочем. Мол, как-нибудь выпутаюсь. Мы, мужики, иногда в таких вещах очень сильно заблуждаемся, верно? Выпутался вот. Слышу, Мюриэл говорит мне что-то, а сама при этом даже голоса не повышает. А говорит такое, что и представить себе невозможно. Да, выпутался.

— И она от вас уехала, — сказал я, когда Чесс умолк.

— В тот же день. Меня даже дома не было. Таким я себя подлецом почувствовал, что протрезвел враз. Залез в свой «форд» и поехал на северный берег, засел там с двумя такими же, как я, идиотами. И ничего хорошего из этого не вышло. Уже под утро, часа в четыре, вернулся домой, а Мюриэл нет, собрала вещички и уехала, и осталось от нее — записка на шкафу да запах крема на подушке.

Чесс вытащил из старого потертого бумажника листок бумаги с потрепанными краями и протянул мне. На разлинованном листе из тетрадки карандашом было написано:

Я вернул записку и спросил, кивнув на противоположный берег:

— Ну а там что?

Чесс поднял плоский камушек и хотел бросить его так, чтобы он запрыгал по воде, но так у него не получилось.

— Там ничего, — сказал он. — Собрала вещи и уехала тем же вечером. Я ее с тех пор не видел, да и видеть не хочу. За весь месяц от Мюриэл ни строчки не было. Представить себе не могу, где она. Может, с каким-нибудь другим парнем. Надеюсь, он будет лучше с ней обращаться, чем я.