Шрифт:
— Что же, худой мир лучше доброй ссоры, — пропела Лариса Петровна. — А слыхали: Наталия Павловна у нас просватана? Осенью свадьбу играть будем…
— Хорошо это вышло: прямо ко дню ангела. Ванька-то мой скоро именинник!
— А мы нонче под Иванов-то день на Светлояр пойдем. Надо у Града Незримого Китежа побывать. Бывал ли ты, Яков Иваныч, когда там?
— Лет десять не бывал… А раньше каждогодно… В хлопотах и заботах где уж за Незримым угонишься, — вздохнувши, произнес Яков Иванович.
— И эту святыню попы к рукам прибрали, сказывают… В прошлом году водосвятие сделали церковники и свою часовню там поставили: свое проповедовать на Светлояре будут — словесную брань от церковного правительства, стало быть… Григорий Миколаич поратоборствовать собирается… А я говорю — лучше не связываться: им становые да урядники помогают.
— Так, так, так…
Лариса говорит, а Григорий молчит. Допил стакан чаю. Часы с кукушкой пробили. Яков Иванович опрокинул вверх дном допитый стакан, погладил бороду и:
— Благодарствую!
— Что уж это, выкушайте еще стаканчик!
— Много доволен! Поспешать надо…
Простился, забрал соловья и ушел… Лариса Петровна за ним калитку заперла.
Яков Иванович действительно пришел не вовремя. Петр Трофимович Лугачёв с Еруслана не один приехал. Гостя редкого привез. Друга всех сектантов, ученого человека и революционера Владимира Дмитриевича, по фамилии Вронч-Вруевич [375] , старого своего приятеля, который Ларису еще девушкой знал и которой когда-то очень понравился. Гость из таких, которых спокойнее посторонним людям не показывать, потому что у властей, у полиции и жандармов — на счету, как и хозяева хутора. Вот почему Яков Иванович и не встретил на сей раз обычной приветливости и гостеприимства со стороны Григория Николаевича с Ларисой. У них — «свои дела»…
375
Имеется в виду Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873–1955) — доктор исторических наук, этнограф, писатель. Разделяя социал-демократические взгляды, из Швейцарии (с 1896) организовывал пересылку в Россию революционной литературы и полиграфического оборудования, был сотрудником «Искры». В 1905 г. вернулся в Россию, работал в партийных изданиях: в газете «Новая жизнь», журнале «Наша мысль», ленинской «Правде», в 1908–1918 гг. руководил большевистским издательством «Жизнь и знание». Один из первых предпринял серьезное изучение русского сектантства, но рассматривал его под углом зрения классовой борьбы, т. е. делая акцент на социальной дифференциации, активности демократических элементов и социалистических идей. Предложил программу по вовлечению сектантов в революционное движение. Им написаны книги: «Список псалмов, писем, рассказов и других рукописей по исследованию учения, жизни и переселения в Канаду закавказских духоборцев» (1900), «Значение сектантства для современной России» (1902), «Программа для собирания сведений по исследованию и изучению русского сектантства и раскола» (1908). К его заслугам можно отнести создание (1930) Литературного музея в Москве, позволившего сохранить многие писательские архивы и рукописи. В 1946 г. он стал директором Музея истории религии и атеизма Академии наук СССР в Ленинграде и многое сделал для сохранения церковно-культурного наследия. Резко негативное отношение Чирикова к нему (отразившееся в фамилии, данной персонажу), несомненно, связано с различной интерпретацией им наследия русских сектантов, поскольку Бонч-Бруевич преувеличивал «христианско-социалистические» и «общинные начала» в сектантском движении, а Чириков видел меркантильную подоплеку сектантства, выражавшуюся в денежной поддержке «кораблей» его членами.
Как видите, каждый никудышевский штат нынче был осчастливлен знаменитым и редким гостем: бабушкин штат — Пенхержевским, акушеркин штат — товарищем Крупской, Ларисин штат — Врончем, тоже «товарищем»…
И этот последний гость стоит того, чтобы познакомиться с ним поближе. Молодой еще, рослый, крепко сколоченный блондин с рыжетцой, круглолицый, в очках, с вкрадчивым тенором, картавит по-аристократически. Из обрусевшего литовского рода. Когда-то народоволец, променявший свою веру на новую, марксистскую. Еще во времена народнические он узрел в нашем сектантстве значительную оппозиционную правительству силу, которую и решил использовать для грядущей революции. А вышло так, что не Вронч — сектантство, а сектантство Вронча использовало. Своеобразный и многообразный мир правдоискателей и богостроителей русского народа увлек революционера на путь научного исследования, и он написал несколько книг о сектантстве, получивших признание со стороны специалистов. Вронча стали приглашать в качестве научного эксперта на судебные процессы по борьбе с еретиками, зловредными для государственности, а так как Вронч, как революционер, всегда старался давать отзывы, благоприятные для обвиняемых, то его имя скоро сделалось популярным в среде сектантов, а это ему дало множество друзей и связей в сектантском мире. Из Вронча образовался «друг сектантства и революции»… Когда Вронч понял, что при старой народнической вере останешься за бортом революционного корабля, он, революционный карьерист, принял новую марксистскую веру. Пока жрецами ее оставались правоверные экономисты, они не только не ценили заслуг новообращенного, а подсмеивались над Врончем. Ведь народнический опыте хождением в сектанты потерпел крах, а главное, что новая вера совершенно упразднила всех богов, а потому и всяких богоискателей и богостроителей. «Глуповатый фантазер!» Но сметливый Ленин понял, что Вронч-Вруевич может быть очень полезен: если невозможно из многомиллионного сектантства сделать безбожников, то ими можно воспользоваться как силой, враждебной государственной церкви, именуемой сектантами «Блудницей Вавилонской», а власть царей — «властью Антихриста». Ленин говорил: «Самодержавие так тесно слито с православием, что, разрушая последнее, разрушаешь и самодержавие, а потому, товарищ Вронч, продолжайте свое дело». Вронч начал молиться на Ленина, лакействовать перед ним…
— С Богом воевать у нас преждевременно и опасно до захвата власти. Можно воевать только косвенным путем: с попами и православием… — поучал Ленин.
Вронч ручался, что сектантство пойдет за партией:
— Они ищут правды не только на небе, а и на земле… Вот вам и основание для смычки! Погодите, Владимир Ильич, они своим Христом вас объявят. Осторожненько только надо… Пусть думают, что мы с Блудницей Вавилонской сражаемся…
Надо сказать правду: этот елейный революционер не внушал особого доверия Ильичу — корыстен и жуликоват. Но Ильич смотрел на дело очень прозаично: каждого жулика можно в дело употребить, иногда даже с большим успехом, чем рыцаря чести.
— Организуйте ненависть к православию и попам!
И вот Вронч-Вруевич разъезжал по сектантским гнездам, вел дружеские беседы с вожаками и начетчиками антигосударственных сект. Тут он был неразборчив: даже скопцы и бегуны пригодятся!
Так через «правдоискательство» строился мост между народом и революционной интеллигенцией, а правительство своими гонениями на сектантов помогало строить этот мост.
Мягенький, добренький, елейный Вронч был подлинным волком в овечьей шкуре в стане правдоискателей русского народа…
В уютном, залитом солнышком зальце с геранью, занавесочками, с портретом протопопа Аввакума вместо образа пыхтит светло начищенный самовар. Лариса Петровна хозяйничает, дорогого гостя угощает и румянцами вспыхивает: старое вспомнилось, девичье. Петр Трофимович Лугачёв дружески гостя по спине похлопывает. Григорий Николаевич с мужичком каким-то спорит о том, как толковать заповедь «Не убий». Можно ли воевать по приказу царя? Тут же акушерка, Марья Ивановна, все к Врончу жмется: старые знакомые, когда-то Вронч за ней ухаживал между делами революционными. Паренек деревенский сидит и почтительно слушает разговор Вронча с Петром Трофимовичем…
Странное на первый взгляд содружество!
Но ведь все стоят за бедных против богатых, все не признают православной церкви, все согласны, что нет на Руси правды, что этой правде не дают дохнуть становые, земские начальники, жандармы. Всех одинаково преследуют власти предержащие…
Складно поет Вронч медоречивый:
— Царская власть служит только богачам. Царь — первый барин и помещик. И вместе с попами вашу веру гонит, ваше христолюбивое воинство…
— Христовым воинством мы себя называем!