Для бабушки это было двойным ударом: Никиту бабушка любила особенной дворянской любовью, ибо в нем она чуяла старину патриархального золотого века с верными и преданными дворовыми слугами, а затем бабушка восприняла эту смерть не как простое несчастие, а как вещее дурное предзнаменование, чему способствовала внезапность Никитиной кончины.

Совсем недавно, дня три тому назад, бабушка видела его здоровым и даже отечески побранила его за то, что пахнуло от него водочкой:

— Опять выпил? И не стыдно тебе, старику, водку глотать?

— А ты погоди ругаться-то! Выслушай…

И Никита рассказал, что, когда он лошадей с водопоя вел (больше недели прошло уж), навстречу Ваня на своей «чертовой машине» ехал. Лошади испугались, рваться стали, и чалый мерин в брюхо его лягнул.

— Сперва очень больно было и вроде как лихоманка. А потом полегче. У меня, ваше сиятельство, одно лекарствие: выпьешь и здоров! Значит, не то чтобы я для греха выпил, а для здоровья!

Посмеялась бабушка, и добрые отношения восстановились.

И вдруг приходит утром девка из кухни и говорит, подавая самовар:

— Помер Никита-то!..

— Что?

— Никита, говорю, помер. Никто и не слыхал, как умирал…

— Как помер?

— Да так, помер.

Бабушка ушам не верила, а девке показалось, что бабушка рассердилась на Никиту.

— Без спроса люди-то помирают, барыня… С вечера жаловался, что внутрях горит и в голове мутится, поохал да покряхтел, а потом выпил водки и притих… Пора лошадей поить, а он не встает… Стала будить куфарка, а он холодный. Напугалась до смерти…

Бабушка побледнела, как полотно стала, и в обморок. Девка перепугалась и побежала во флигель к тете Маше:

— И старая барыня померла!

Напугала Алякринских до смерти. Опрометью кинулись старики через двор. По дороге оба вспомнили об акушерке и пожалели, что нет ее под рукой. Дело, однако, обошлось без клизмы: нашатырный спирт и валерьянка привели бабушку в сознание…

Хлопот наделал больших Никита. Поп отказался хоронить без докторского свидетельства: он мстил бабушке за то, что венчать Наташу она пригласила не его, а алатырского благочинного, отца Варсонофия. Получилось из Никиты «мертвое тело», подлежащие вскрытию. Вскрытие делали в каретнике. Опять событие, взволновавшее всю Никудышевку.

Тихий ужас, казалось, повис над отчим домом. Бабушка, конечно, заболела, и Никиту хоронили тетя Маша с мужем. Бабушка дала сто рублей на похороны и спряталась.

И опять поползли по деревне злые слухи, обвиняющие господ в смерти Никиты:

— Все из-за них. Им что свинья, что мужик…

Дворовая девка пугала бабушку: покойник Никита, померший без покаяния, бродит по ночам по двору, навещает конюшню, заплетает хвосты лошадям и постукивает в окошко кухни:

— Вот лопни мои глазоньки — не вру, барыня! Вчерась ночью проснулась я и слышу, — кто-то потихоньку под окном постукивает. Кто там? — спрашиваю. Стихло. Только стала засыпать — опять: тук-тук, тук-тук. Я метнулась глазами-то на окно, а за ним Никита стоит и рукой меня приманивает… Как я завизжу — все проснулись…

— Приснилось тебе, дуре…

— Как это, барыня, приснилось, когда я глядела… А ночь-то была светлая, месяц на небе стоял… Как живого видела! Надо молебствие отслужить, барыня…

— И опять — дура: не молебствие, а панихиду!

— Ну панифиду, что ли… От конюшни-то, видишь, беспокаянная душенька его оторваться не может…

Неприятно и страшно стало бабушке по ночам. Не спалось, и чудилось, что кто-то в окошко где-то внизу постукивает. В голову лезли воспоминания о всех родных покойниках, потому что вся жизнь, от далекого детства до старости, в этих воспоминаниях была связана теперь только с покойниками!..

Вот и Никиты не стало! Точно последняя ниточка с прошлым порвалась…

— Подай, Господи, в мире и покаянии скончати живот свой… и о добром ответе на страшном судилище Твоем!..

Чуялся неизбежный «конец» бабушке, более страшный и пугающий, чем сама смерть. Предки помирали спокойно, в крепкой уверенности, что земной дом их передается в надежные руки, что и после смерти они будут жить в потомках своих. Этакое родовое бессмертие и ненарушимость бытия земного, порядка всякого ощущалась. Все дела по хозяйству устроены, завещанием закреплены на веки веков, грехи покаянием очищены — значит, можно спокойно умереть. Теперь не так… Неизвестно, что будет и случится впереди… Точно вся земля и все люди в тревоге ждут чего-то, конца какого-то…

А тут еще изредка заезжал к бабушке генерал Замураев и, точно зловещий ворон, каркал прямо в душу:

— Ну и времена! И чем все это кончится — одному Богу известно… — каркал этот зловещий ворон.

Как предводитель местного дворянства и председатель комитета «Особого совещания» генерал больше жил теперь в городе Алатыре, но изредка наезжал по хозяйственным делам в свое имение и тогда считал долгом проведать своего старого друга и единомышленника в лице бабушки…

И всякий раз он надолго расстраивал старуху, бередил все, даже поджившие уже, раны души ее.