Шрифт:
— Что ж! И в Архангельске люди живут… Так прикажете расписаться, что сие произведение читал?
— Да… и что обязуетесь в течение двухнедельного срока добровольно выехать в город Архангельск.
— Почему же не этапным порядком?..
— Полагаю, что это любезность лично к вам… Вот нашего секретаря, господина Крестовоздвиженского, направили тоже в Архангельск, но другим порядком… Именно этапным.
Павел Николаевич засмеялся очень весело и, давая подписанную бумагу, спросил:
— Что еще прикажете?
— Все. Позвольте пожелать вам всего наилучшего…
Ротмистр звякнул шпорами и вышел из кабинета. Павлу Николаевичу захотелось вдруг кольнуть язвительной насмешкой ротмистра. Выйдя в переднюю проводить гостя, Павел Николаевич, пока гость надевал пальто, любезно издевался:
— Ну, а как ваше исследование о хвостиках?
— Как-с?
— Говорят о чудесах, явленных Господом жандармскому управлению…
— Не понимаю, Павел Николаевич…
— Да ходит слух, что у конфискованной в земской управе пишущей машинки наблюдаются странные явления: у некоторых букв шрифта то атрофируются, то снова появляются хвостики?
Ротмистр обиделся. Промолчал и, сделав честь по-военному, удалился.
Странное произошло в душе Павла Николаевича. Три недели он пребывал в угнетенном состоянии духа, а теперь, после визита ротмистра с приговором ссылки в Архангельск, ободрился, повеселел и проникся чувством необычайной гражданской гордости. Возбужденно, заложив руки в карманы брюк, ходил по кабинету, вскидывал голову и произносил:
— Бог не выдаст, Плеве не съест!
Обдумывал, как подготовить жену к этому новому удару. Как-никак, а все-таки — переворот в жизни, ломка семейного быта, что всегда пугает женщин. Неожиданное переселение.
К сожалению, кто-то уже предупредил Павла Николаевича. Жена отсутствовала, а когда вернулась домой, то ворвалась в кабинет мужа с ужасом на лице и с безумно-блуждающим взором:
— Сейчас мне сказали, что тебя — в Сибирь… на каторгу!..
— Погоди… Сядь и не волнуйся! Ничего страшного нет…
— Значит, правда?
— И не в Сибирь, и не в каторгу, и не в тюрьму…
Леночка поняла одно: старается успокоить, но — правда…
И она, кинувшись на грудь Малявочки, обхватила его шею руками и разразилась неутешным рыданием…
— Ну, полно, полно, перестань!.. — ворковал Павел Николаевич веселым, полным мужества и спокойствия баском. — Ну, ну! Ты все еще птичка Божия…
Посадил на диван, отпоил холодной водой и начал наскоро зашивать нанесенную кем-то на базаре душевную рану жены своей:
— И какой дурак так напугал мою птичку? Во-первых — не в Сибирь и не в каторгу, а просто в Архангельск, губернский город Архангельск. И всего на два года. (Павел Николаевич год убавил.) Это временная почетная ссылка. Я буду там жить на свободе, как живут все остальные жители… Архангельск — большой прекрасный город, в десять раз лучше, красивее и культурнее нашего Алатыря! Между прочим, там памятник «архангельскому мужику» Ломоносову… [523]
— Там на собаках, кажется, ездят? — тихо спросила Леночка, отирая платком слезы.
523
Памятник М. В. Ломоносову сооружен скульптором И. П. Мартосом и в 1832 г. установлен на Соборной площади Архангельска. В 1867 г. перенесен на площадь перед губернскими присутственными местами.
— И на оленях, и на собаках, но никто не возбраняет ездить и на лошадях. В городе много извозчиков, а на собаках и оленях путешествуют только самоеды [524] и научные экспедиции… Город стоит на огромной реке, вроде Волги, на Северной Двине… Кстати — там бывают великолепные северные сияния! Там избранное интеллигентное общество, не чета Алатырю. Там, можно сказать, — сливки интеллигенции…
— Какие сливки?
— Да ссыльные. Много почтенных общественных, работников, публицистов, писателей, людей науки… И наших земцев много! Туда и воронежских земцев — Бунакова, Мартынова, выслали, тверичан некоторых… Знаешь, туда же отправили и нашего Елевферия Митрофановича Крестовоздвиженского! Там вообще мы найдем немало знакомых…
524
Самоеды… —старое название народов, говорящих на самодийских языках, — ненцев, энцев, нганасан, селькупов.
— Туда же? — улыбаясь сквозь слезки, радостно спросила Леночка.
— Откровенно говоря, я готов благодарить Плеве за эту интереснейшую командировку! Сперва я поеду один, найму хорошую квартиру, вообще устроюсь, а потом вы все приедете. Я давно мечтал вылезти из нашего болота, отдохнуть и попутешествовать…
Вообще выходило так, что Леночке оставалось не плакать, а радоваться. И она повеселела. Беспокоил ее только денежный вопрос, но и тут они, посоветовавшись, нашли выход: у бабушки — Леночка это знает! — припрятано было двенадцать тысяч. На свадьбу Наташи ушло всего три тысячи, значит — девять осталось. У Леночки есть фамильные бриллианты, даны были в приданое…