Шрифт:
О том ли мечтал в юности?
Вспоминалась юность с ее грандиозными планами и проектами осчастливить человечество. Позади так ярко, красочно. А кончилось тем, что поставляешь для губернаторов материал для порки и усмирений!
Особенно томила тоска в немногие часы отдыха от конторской работы… Он уже не раз бродил около старого бабушкиного дома, сгорая желанием увидать мать или кого-нибудь из родных, но никакой жизни ни в доме, ни на дворе, куда он заглядывал, не замечалось. Так хотелось зайти в этот дом, побывать в знакомых комнатах, в саду. Но покрашенный дом смотрел на него недружелюбно. Как на чужого и враждебного. Дмитрий вздыхал и вспоминал героя из «Живого трупа» Льва Толстого… [574]
574
Имеется в виду Федор Протасов, решивший разорвать прежние отношения с семьей и обществом путем инсценировки самоубийства.
И ему было ужасно жалко самого себя…
Потом, из разговоров в конторе он узнал, что брат Павел — в ссылке, а старая Кудышиха уехала в деревню. Так хотелось расспросить подробнее о том, что случилось со всеми, с кем делил свою молодость, но понятная предосторожность мешала этому…
И часто в бессонные ночи приходила в голову мысль: побывать в Никудышевке хотя бы еще один, последний раз в жизни!..
По вечерам, когда субботний колокол собора призывал жителей ко всенощной, Дмитрий грустил и вспоминал:
Вечерний звон! Вечерний звон! Как много дум наводит он… О юных днях в краю родном. Где я любил, где отчий дом… [575]Волной вливались воспоминания в душу Дмитрия и не хотели уходить оттуда. Он гнал их прочь — не уходили и тихой сладкой грустью томили душу.
Всего сильнее бередило душу детство… и мать в образе молодой еще женщины. И было странно и страшно, что он уже начинает седеть и что мать его — старуха, доживающая свой век…
575
Вечерний звон! Вечерний звон! / Как много дум наводит он… — перевод стихотворения «Those Evening Bells» английского поэта Томаса Мура И. И. Козловым. Музыка, по утверждению исследователей, написана А. А. Алябьевым. Однако наиболее известная мелодия песни в песенниках именуется народной и имеет мало общего с алябьевской.
Неужели ему не суждено уже увидать свою маму? Ведь это так просто…
Однажды вернулся коробейник из своего путешествия по уезду и привел с собой «верного человека», старого отставного солдата, богоискателя и правдоискателя Синева.
— Со стажем он: два раза уж в тюрьме сидел!
Оно и видно: сразу этот человек мещанина Коробейникова «товарищем» начал называть.
— Откуда ты, товарищ?
— Я из Замураевки… Генерал у нас барином-то…
Дмитрий даже вздрогнул. Начал выспрашивать о всяких подробностях.
— Теперь ежели дело зачинать, так прямо с Замураевки, — говорил таинственно солдатик, — от этого генерала народ давно волком воет… Только что смелость не берет, а ежели найдутся люди мужиков поднять, — прямо пустое дело. Ни суда, ни управы на него! А сын-то генеральский земским начальником у нас. Так прямо, ежели что, растерзают. Вот до чего народ довели… У них был нанят для охраны муханеданин — так его бабы вилами прикололи… сдох!
— Там у вас еще Никудышевка какая-то есть? Как там?
— Там потише, а все-таки народ очень недоволен…
— Кто же там, в Никудышевке?
Все рассказал Синев про Никудышевку.
— Старуха там, барыня самая, с дочерью, и еще двое живут, недавно прибыли.
Узнал Дмитрий и про брата Григория!
— Григорий-то Миколаич даже очень хороший, ласковый человек, но для такого дела не годится. Он искатель одних божественных, стало быть, путей, а жена у него, Лариса Петровна, в Духе ходит, вроде как богородица у них, что ли. Григорий-то Миколаич в душевном смирении, толстовского толку… От его, конечно, нам никакого зла не будет, но я так полагаю, что и помощи тоже ожидать нельзя… А я так полагаю, что ежели народ в Замураевке встанет, так и кругом начнут… Мужик — мирской человек: за обчеством потянется.
Лиха беда начать, а там пойдет как по маслу!.. Литературы давайте поболе! Все рассуем…
Много мудрых советов Синев надавал. Человек опытный, хорошо мужицкую душу знает. Надо на двух либо трех подводах ехать и звать народ к господам за хлебом и скотиной — человек десять пристанут, а остальным завидно станет и тоже пристанут! А еще генерал очень уж деревенскую скотину загоняет и штрафы за потраву! У него всегда в загоне голов пять-шесть коров либо лошадей крестьянских выкупа ждут. Объявить, чтобы шли свою скотину отбирать… А уж как объявим — грабь свое добро! — все разожгутся… Ну, только какой-нибудь начальник при этом деле нужен, вроде как командер… Без начальника тоже не пойдут… Поди, сам ты, товарищ, команду-то примешь? Кричи только громче и больше никакого разговору! Повелевай, значит! Говорить много не давай… Я на это дело человек десять хоть сейчас поставлю.
— У меня не меньше найдется охотников-то, — заметил странник.
Как будто все налаживалось. Оставалось только добыть три подводы. Их, видно, закупить придется. Все обсуждено. Только в деньгах нехватка. Подождать придется, когда из Саратова вышлют…
— Торопиться некуда! Оно и лучше помедлить маленько: народ разжечь сперва, а потом уж разом и поднять… Все в свое время надо: оно бы лучше осенью, после страды, когда народ по хозяйству управится. А то мужик такой человек, что и смерть откладывает до уборки… Бунтуют либо с весны, либо под осень… когда с земли освобождение выходит… Человек хозяйственный!