— Холодно… Очень… — «зябко» поежился я. И сделал вид, что собираюсь закутаться в одеяло.

Мэй дернулась, приподнялась на локте, потом сообразила, что и я ее поддразниваю, и облегченно перевела дух:

— Ты меня напугал!

— Прости… — улыбнулся я. — Я пытался тебе подыграть!

— Не прощу! — перебила меня она, грозно нахмурилась и… юркнула ко мне под одеяло! Чтобы через мгновение, осторожно прижавшись к моему боку, испуганно спросить: — Так не больно?

Я отрицательно помотал головой и, дурея от собственной наглости, приобнял ее за плечи:

— Нет…

Она прижалась ко мне еще теснее, потерлась щекой о мою грудь и задумчиво уставилась мне в глаза:

— Знаешь, а ведь я, кажется, сошла с ума!

— Почему?

— Вот смотри: я — твоя половинка! То есть чувствую твою боль и твою радость, радуюсь, когда радуешься ты, расстраиваюсь, когда тебе плохо, и чувствую себя счастливой только рядом с тобой. Казалось бы, здорово, правда? Ан нет — всего этого мне МАЛО! Мне хочется стать тебе еще ближе — так, чтобы ты мог слышать мои мысли и чувствовать мои желания, а я, соответственно, могла слышать и ощущать твои… Представляешь?

Я представил и ужаснулся: если бы она действительно могла слышать мои мысли, то, наверное, сочла меня похотливым животным — я сгорал от жара ее тела и представлял ее обнаженной!

— Хочешь, скажу, о чем я сейчас думаю? — не дождавшись моего ответа, спросила она.

— Угу…

— О том, что ты был прав: когда любишь, чувствуешь не кончиками пальцев, а всем телом. Вот сейчас я бы, наверное, сошла с ума от счастья, если бы ощущала тебя не через ткань ночной рубашки, а ко… — она вдруг прервалась на полуслове, приподняла голову, посмотрела на меня расширенными зрачками и хрипло выдохнула: — А что мне, собственно, мешает это сделать? Ни — че — го!!!

Отодвинулась. Осторожно, чтобы не потревожить мои раны. Села. Торопливо стянула с себя рубашку. Тряхнула распущенными волосами и повернулась ко мне:

— Да, я сошла с ума! Но мне это нравится…

Минуты через две я понял, что с ума сошла не только Мэй — мой бок горел от жара ее груди и живота, левая рука, потеряв всякий стыд, ласкала ее плечи, спину и поясницу, а губы отрывались от ее губ только для того, чтобы мы могли перевести дух. Или заглянуть друг другу в глаза. Впрочем, промежутки между поцелуями становились все короче и короче, взгляды — все безумнее. И в какой-то момент, окончательно перестав соображать, я перевернул Мэй на спину и поцеловал ее в призывно торчащий розовый сосок.

Вместо того, чтобы меня оттолкнуть, она вцепилась руками мне в шею, потянула на себя, и я, пытаясь на нее не упасть, был вынужден упереться правой рукой в кровать.

Плечо, живот и бедро прострелило так, что потемнело в глазах. В прямом смысле этого слова — я ненадолго потерял сознание и пришел в себя лежащим на спине с закушенной от боли губой.

— Плечо закровило! Слава Барсу, не сильно… И запястье — тоже… А бедро и живот, кажется, в порядке… — виноватым голосом сообщила Мэй, закрыла ладошками лицо и горько вздохнула: — Прости меня, пожалуйста: вместо того, чтобы помогать тебе выздоравливать, я тебя калечу!

— Ты помогаешь! Правда! — улыбнулся я, стараясь смотреть не на ее тело, прикрытое лишь распущенными волосами, а в глаза. — Как говорят лекари, «лечит не отвар, а желание выздороветь», значит, целуя меня, ты добавляешь мне этого самого желания…

— Это не руководство к действию, а шутка! — возмущенно воскликнула она.

— Нет, не шутка! Знаю по себе: если очень хочешь выжить — выживешь…

— Желания, говоришь? — задумчиво сказала она, потом хитро прищурилась и выпятила левую грудь: — Хочешь поцеловать ее еще раз?

Я торопливо кивнул, облизнул пересохшие губы и… напрягся: по лестнице кто-то поднимался. БЕГОМ!!!

Увидев, что желание в моем взгляде куда-то пропало, Мэй повернулась к двери, прислушалась и… через миг оказалась под одеялом:

— Куда это они?

— Кажется, к комнате Тарваза…

— А почему бегом?

— Не знаю…

— Мне это не нравится…

В это время до на с донесся приглушенный расстоянием и двумя дверями рык, а потом — звук удара. То ли по столу, то ли по стене.

Я нахмурился и на всякий случай переполз поближе к краю кровати, чтобы в случае чего было удобнее хватать чекан.

Не прошло и пяти минут, как та же парочка пробежала обратно, а сотней ударов сердца спустя со двора донесся частый перезвон тревожного колокола.

— Одевайся! Быстрее! — выдохнул я, встал с кровати, кое-как натянул на себя ансы, покосился на нагрудник и, решив, что двигаться в нем пока не смогу, взял чекан левой, здоровой, рукой.

К моему удивлению, вместо того, чтобы попытаться вернуть меня в кровать, Мэй торопливо оделась и обулась, лентой, обычно вплетаемой в лахти, стянула волосы в хвост и бодрым шепотом сообщила: