Более серьезная проблема состоит в том, что греческий дефолт вполне может повлечь за собой дефолт других европейских стран и банков. В лучшем случае он породит панику и сумятицу на рынках суверенного и банковского долга, причем произойдет это в то время, когда многим банкам и как минимум двум крупным обремененным долгами странам Европы — Италии и Испании — паника и сумятица могут нанести непоправимый вред.

В основе этого полнейшего безобразия, с точки зрения министерства финансов Германии, лежит нежелание, или неспособность, греков изменить свое поведение. Именно это всегда предполагал валютный союз: целые народы должны изменить свой образ жизни. Единая европейская валюта была задумана как инструмент, призванный интегрировать Германию с Европой и не дать ей возможность доминировать над другими странами, но вышло все наоборот. Так или иначе, теперь немцы определяют финансовую судьбу Европы. Если другие страны Европы намерены продолжать пользоваться благами, в значительной степени обеспечиваемыми немецкой валютой, то им нужно «онеметчиться». И поэтому, подчеркнем еще раз, люди разного племени, предпочитающие не думать о «немецкости», вынуждены делать это. В ходе беседы я частично нахожу ответ в самой личности Иорга Асмус — сена. Такой тип человека весьма узнаваем в Германии, но кажется абсолютно странным в Греции или, коли на то пошло, в Соединенных Штатах: высокоэрудированный, в высшей степени амбициозный государственный служащий, у которого нет других целей, кроме служения родине. В его блестящей биографии не хватает одной строки, которая присутствовала бы в резюме занимающих аналогичную должность мужчин практически в любой другой точке земного шара — строки, где сказано, что он оставляет государственную службу и переходит на работу в Goldman Sachs ради денег. Когда я спросил другого выдающегося немецкого чиновника, почему он не прервал работу на государственной службе и не заработал состояние в каком-нибудь банке, как поступил бы каждый американский чиновник, имеющий хоть какое-то отношение к финансам, выражение лица у него изменилось. «Я никогда бы этого не сделал, — сказал он. — Это было бы нелояльно!» Асмуссен, которого я спросил, почему он упускает возможность разбогатеть, ответил в том же духе.

Затем он переходит непосредственно к немецкому вопросу. Любопытно отметить одну деталь в связи с появлением в 2002–2008 гг. дешевых и доступных кредитов: разница, с которой страны восприняли эту возможность. Все развитые страны оказались перед одним и тем же соблазном, но не найдется и двух стран, отреагировавших на него абсолютно одинаково. В большинстве европейских стран дешевые кредиты брали для покупки вещей, которые, положа руку на сердце, не могли себе позволить. По сути, большое число ненемцев использовало кредитный рейтинг Германии для удовлетворения своих материальных потребностей. Немцы были исключением. Имея шанс взять что-то даром, немецкий народ попросту проигнорировал предложение. «В Германии не было кредитного бума, — говорит Асмус-сен. — Цены на недвижимость совершенно не менялись. Здесь не брали кредитов для потребительских целей. Потому что такое поведение в Германии считается абсолютно неприемлемым. Такова национальная черта немецкого народа. Она глубоко укоренилась в немецком характере. Наверное, это результат сохранения в коллективной памяти Великой депрессии и гиперинфляции 1920-х гг.». Не менее благоразумно поступало и правительство Германии, потому что, продолжал он, «между разными партиями существует консенсус относительно следующего: если вы не придерживаетесь принципа финансовой ответственности, у вас нет шанса на выборах, ибо таково отношение народа к этому вопросу».

В момент искуса Германия стала зеркальным отражением и Исландии, и Ирландии, и Греции, и Соединенных Штатов. Другие страны воспользовались иностранными деньгами как средством удовлетворения различных безумных потребностей. В Германии банкиры использовали собственные деньги для того, чтобы дать возможность иностранцам вести себя безумно.

В этом и кроется особенность немецкого вопроса. Будь немцы единственной среди крупных развитых стран нацией с высокими моральными принципами в финансовом отношении, они бы явили миру простой пример честности. Однако они сделали нечто необычное: во время бума немецкие банкиры приложили все усилия, чтобы замарать себя. Они кредитовали американских низкокачественных заемщиков, ирландских магнатов недвижимости, исландских банковских воротил, чтобы те проворачивали дела, которые ни один немец никогда бы себе не позволил. Убытки немцев пока не подсчитаны окончательно, но по последним данным они составляют $21 млрд по исландским банкам, $100 млрд по ирландским банкам, $60 млрд по американским низкокачественным ипотечным облигациям. Кроме того, предстоит еще определить размер потерь по греческим облигациям. Кажется, единственная финансовая катастрофа за последнее десятилетие, которую избежали немецкие банкиры, это инвестирование в банк Берни Мэдоффа (здесь то обстоятельство, что немецкая финансовая система не имеет дел с евреями, вероятно, сыграло свою единственную положительную роль). Однако у себя на родине эти, судя по всему, свихнувшиеся банкиры вели себя сдержанно. Немецкий народ не позволил им вести себя иначе. Вот еще один пример чистоты снаружи и грязи внутри. Немецким банкам, у которых возникало желание немножко замараться, надо было уехать за границу.

Однако об этом заместитель министра финансов особо не распространяется, хотя и слегка удивляется, каким образом жилищный кризис во Флориде мог вызвать огромные финансовые убытки в Германии. Складывается ощущение, что его искренне поражает сама возможность происшедшего.

НЕМЕЦКИЙ ЭКОНОМИСТ ХЕНРИК Эндерлайн, преподаватель из Высшей школы управления Херти в Берлине, описал радикальные перемены, которые произошли в немецких банках начиная примерно с 2003 г. В работе, не законченной на момент написания данной книги, Эндерлайн указывает: «Многие наблюдатели считали, что немецкие банки будут меньше, чем другие страны, подвержены кризису. А вышло все наоборот. Немецкие банки в конечном итоге оказались среди наиболее пострадавших в континентальной Европе, хотя и находились в относительно благоприятных экономических условиях». Все полагали, что немецкие банкиры отличаются большей консервативностью и большей изолированностью от внешнего мира по сравнению, скажем, с французскими. А это было не так. «Раньше в немецкой банковской системе никогда не вводили никаких инноваций, — говорит Эндерлайн. — Вы отдавали деньги одной и той же компании, а компания платила вам проценты. Они перешли [буквально в одночасье] от этой практики к американскому образцу. Но не преуспели в этом».

То, что немцы делали с деньгами между 2003 и 2008 гг., было невозможно на территории Германии, поскольку здесь никто не захотел бы стать контрагентом во множестве бессмысленных сделок, которые провернули банки. Они потеряли крупные суммы во всем, к чему приложили руку, от американских низкокачественных кредитов до греческих правительственных облигаций. Действительно, одна из точек зрения на европейский долговой кризис — с точки зрения Греции — заключается в том, что он был детально спланирован правительством Германии по поручению немецких банков, которые стремились вернуть свои деньги, не привлекая внимание к своим истинным замыслам. Правительство

Германии дает деньги фонду спасения Европейского союза, чтобы тот смог дать деньги ирландскому правительству, чтобы ирландское правительство смогло дать деньги ирландским банкам, чтобы ирландские банки смогли погасить кредиты, взятые в немецких банках. «Они играют в бильярд, — говорит Эндерлайн. — Проще было бы дать немецкие деньги немецким банкам, а ирландским банкам позволить разориться». Вопрос, почему они этого не делают, остается открытым.

ДВАДЦАТИМИНУТНАЯ ПРОГУЛКА ОТ МИНИСТЕРСТВА финансов Германии до офиса председателя правления Commerzbank, одного из двух гигантских частных банков в Германии, отмечена официальными памятными местами: новый мемориал «Холокост», площадь которого в два с половиной раза превышает площадь американского посольства; возле него новая улица Ханна-Арендт-штрассе; указатели нового берлинского Музея еврейской культуры; Берлинский зоопарк, где после нескольких десятков лет отрицания, что никогда не относились дурно к евреям, власти недавно установили на Доме антилоп мемориальную доску в память об экспроприации в нацистские времена акций зоопарка, которым владели евреи. По пути вы также проходите мимо бункера Гитлера, но вы бы никогда не догадались, что он был здесь, поскольку над ним построили автостоянку, а маленькая пластинка, которая служит напоминанием о нем, хорошо замаскирована. Улицы Берлина оставляют ощущение замысловатой усыпальницы. Как будто история остановилась и распределила роли народам, а с немцев истребовала согласия вечно играть злодеев. В то же время чем меньше чувствуешь личную ответственность, тем легче выразить раскаяние в чем бы то ни было.

Вина выражается столь громко именно потому, что она уже перестала быть личной и потеряла остроту. Вряд ли кто-либо из оставшихся в живых несет ответственность за то, что здесь произошло: ответственность несут все. Но когда виноваты все, никто не виноват лично.

Во всяком случае, если бы какой-нибудь марсианин высадился на улице Берлина, ничего не зная о его истории, он мог бы задуматься: а что это за люди, которых называют «евреи», и как случилось, что они стали управлять этой страной? Но в Германии нет евреев, а если и есть, то мало. «Немцы совсем не видят евреев, — говорит Гари Смит, директор Американской академии в Берлине. — Для них евреи нереальны. Если они вспоминают о евреях, то лишь как о жертвах». Чем сильнее отдаляются немцы от своих жертв, тем истовее чтят их память. Естественно, никакой немец в здравом уме не захочет вдаваться в воспоминания обо всех ужасных преступлениях, которые совершил его предок, и вместе с тем есть свидетельства, включая мемориалы, в пользу того, что они и дальше будут развивать это направление. Один мой хороший приятель, еврей, семью которого выгнали из Германии в 1930-х гг., недавно ходил в немецкое консульство в Соединенных Штатах, чтобы подать заявление о выдаче паспорта. У него уже был один европейский паспорт, но его тревожила мысль о том, что Европейский союз может со временем распасться, и он на всякий случай хотел обеспечить себе доступ в Германию. Ответственный сотрудник консульства — ариец из отдела подбора актеров, одетый в жилет из коллекции «Звуки музыки», — вручил ему экземпляр памфлета, озаглавленного «Жизнь еврея в современной Германии» (A Jew's Life in Modern Germany).

— Не возражаете, если я сделаю снимок? — спросил он моего приятеля после оформления заявления на паспорт.

— Нет проблем, — ответил приятель.

— Можно сфотографировать вас на фоне флага? — спросил сотрудник.

Мой приятель уставился на немецкий флаг. «А это для чего?» — спросил он.

— Для нашего веб-сайта, — объяснил немецкий сотрудник, добавив, что правительство рассчитывало разместить это фото в Интернете и сопроводить надписью: «Этот человек — потомок переживших Холокост, и он решил вернуться в Германию».