…Героически пройдены еще сотни метров. Яшка суетился, ругал козла почем зря и поглядывал в степь. В отдалении нарастало многоголосое козлиное и овечье блеяние. Отара приближалась. Я тоже начал нервничать. А козел воспрянул духом и принялся орать.

Яшка оторвал полоску от майки, и мы крепко забинтовали козлу морду. Он мотал головой в злом бессилии.

Вот отара рядом. Галдят овцы, кричат чабаны. Козел рвался как бешеный, но мы висели на нем, вцепившись что было сил. Еще немного, и козел удерет, оставив Яшку Чернова, по прозвищу Страмболя, в одиночестве.

— Отвязывай веревку! — крикнул я.

Яшка бросил мне конец веревки. Я связал козлу задние ноги. Теперь оставалось затащить его в кусты и переждать отару. Яшка залез под козла, встал на четвереньки, поднатужился. Ноги козла оторвались от земли. Секунд пять Яшка шатался из стороны в сторону, а потом рухнул на песок. Из-под козла торчала Яшкина нога.

— Разве так поступают с лучшим другом? — укоризненно спросил я у Яшки.

Отара приближалась.

— Э-эй! — кричал пастух.

Мы ухватили козла за рога, волоком затащили его поглубже в кусты, повалились около него, едва живые, взглянули друг на друга и заулыбались.

Честное слово, хороший парень Яшка! Уверен, он то же самое подумал обо мне.

— У тебя есть хлеб?

— Есть.

— Я два дня хлеба не ел. Только пескарей. Жарил их на палочках над костром.

— Яшка, может, отпустим козла? В отаре он быстрей выздоровеет!

— Нет! Позднее верну его казахам!.. Когда вылечу до конца!

Я кивнул.

— Он не лучше Машки, да?

— Помнишь, как мы ее затаскивали в кусты?

— А помнишь…

Мы хохотали. Мы хлопали друг друга по спинам и давились от смеха, стоило нам взглянуть на козла.

Вдруг из кустов показалась козлиная голова. Мы онемели. У козла была длинная грязно-желтая борода.

— Пш-ел! — прошипел я.

Голова дернулась и скрылась. В кустах блеяло, мычало, шуршало — проходила отара. Я привстал и увидел недалеко от себя старого казаха. Он выгонял коз и овец из кустов.

— Крр-эй-тт! Крр-эй-т! — кричал казах.

Мы лежали на нашем козле. Он дрыгал забинтованной ногой. На бинт Яшка истратил полрубашки.

Отара была длинной, наверное с километр. Над нами стояла густая и колючая пыль. Мы задыхались. Овечье и козлиное блеяние слилось в какофонию. Козел вдруг так мотнул головой, что повязка слетела, и он тоже принялся орать. Яшка переживал так, будто наступает конец света.

Отара перешла речушку Жаман-Каргалу, выбралась на противоположный берег и побрела по степи к подножью горы. Должно быть, там кошары.

После ухода отары козел упал духом, и волочить его к острову стало легче. Он ничуть не хромал. Я был уверен, что рана на его ноге пустяковая. Я несколько раз сказал об этом Яшке. Но он и слышать о том не хотел.

Переволокли козла через протоку, привязали к тополю возле разоренного шалаша.

— Есть будешь?

— Потом! — Яшка поманил меня за собой.

В глубине тальников, под навесом из сплетенных верхушек кустов, на подстилке из травы лежала овечка и косила на нас лиловым глазом. Когда мы присели возле нее на корточки, она привстала на тонкие ножки и заблеяла. Под навесом было прохладно. Овечка часто дышала. Яшка провел рукой по ее опавшему животу. Шерсть на задних ногах была замарана.

— Что с ней?

— Наверное, тоже отравилась. Козел оправился, а она все болеет. Но сейчас ей уже лучше. На ноги встает.

Яшка почмокал губами. Овечка опустила голову и выдернула травинку из охапки несвежей травы. Яшка осторожно поднял ее на руки. Он стал багровым от натуги, но мне не пришло в голову, как обычно, сострить над ним. Я шел впереди, раздвигая кусты.

Мы выбрались к воде. Яшка осторожно опустил овечку на ноги. Она потеребила розовыми ноздрями и повела мордочкой по поверхности воды.

Так вот почему Яшка сидит без хлеба! Скормил козлу и овечке.

Обратно овечку нес я.

День клонился к вечеру.

— Пойдем пескарей надергаем, уху сварим, — предложил я. — Ночевать останусь здесь.

Яшка мотнул головой.

— Сначала травы надо нарвать.

Мы допоздна ползали на коленках по берегу — трава тут посочнее, — щипали ее пальцами, с трудом набрали две небольшие кучки и кормили наш мелкий рогатый скот.

Яшка собрался ночевать возле разломанного шалаша, но я настоял на своем: мы вернулись к моему кострищу.