Я встал из-за стола и побрел на улицу. Страшное дело! Яшку со свету сживут, когда он вернется… А он ради меня пошел с Шутей. Сейчас я припомнил наш разговор в подъяре.

Вечером я залез на крышу, долго сидел, глядя, как медленно уходит в темноту степь.

После ужина я сказал Николаю:

— Не попытаться ли разыскать одну балку?.. Там, кажется, фосфоритные плиты…

— Вы в тот раз заблудились… Нелегко балку разыскать!

— Найдем.

— А если и найдете? Если те плиты — песчаник?

— Я принес оттуда обломок фосфоритной плиты.

— Ну, две плиты в двадцати балках выглядывают наружу!.. А песчаника сколько? Кстати, завтра вернутся «первооткрыватели» Карагача. Это будет тебе в науку.

…Они вернулись днем. Младший Шпаковский, встреченный нами на улице, ликовал. Он тащил домой рюкзаки.

Яшка не решился идти домой, дожидался Николая, который заступился бы за него перед тетей Верой, и сидел у Шути.

Он не ожидал от меня такого порыва радости и опешил. А я, как ненормальный, бил его по спине и повторял:

— Где? Рассказывай! Где?

Николай с удивлением наблюдал за мной. Веревкин и Шутя сидели на корточках перед развязанным рюкзаком, из него торчали куски желто-серого пористого камня. Я вытащил образец. Поднял голову, встретился глазами с Яшкой. Он ухмыльнулся. Я не обиделся бы, отбери ребята этот кусок желто-серого камня и прогони меня прочь. Видать, я втайне ждал, что мне снова поверится в мои прикрытые бурьяном и перекати-полем обнажения.

Рука Николая высунулась из-за моего плеча, взяла у меня образец. Повертела и сунула обратно в рюкзак. Подбежавший младший брат сообщил:

— Жура на совещании в кабинете главного геолога!

Прямо с рюкзаками мы ворвались в управление, кинулись в темном коридоре на свет приоткрытой двери и, гомоном подбадривая себя, заполнили кабинет Деткина. Сидевшие вдоль стен геологи уставились на нас, затем перевели глаза на Шутю. Он подошел к столу Деткина и со стуком положил перед ним образец.

— Э-э… Что это значит?.. Вы же мне стекло поломали!.. Безобразие…

— Фосфориты нашли!

— Ну и что?

— Павел Петрович, объясните ему, — повернулся Шутя к сидевшему в углу Журавлеву.

Деткин пожал плечами.

— Чего тут объяснять? Это обыкновенный песчаник! — и вернул образец Шуте.

Стало тихо. Геологи заулыбались. Шутя размахнулся, и — елки-палки, как не промахнулся! — образец вылетел в полураскрытое окно.

Мы долго сидели в углу управленческого двора и угрюмо комочками сухой глины бросали в бродивших вокруг кур.

Вернувшись домой, я прошел к Николаю.

— Ну, мой друг, получил урок?

— Ты знал, что это песчаник?

— Я чуточку лучше любого из вас знаю камешки! — усмехнулся Николай.

— Думаешь, поступил честно, когда молчал?

Николай потянулся — он мыл ноги перед сном — и легонько рассмеялся.

На фанерных подставках-стапелях стояла Яшкина бригантина. Яшка становился мастером, когда дело доходило до стамески и напильников. Год назад его парусная модель завоевала приз.

Над бригантиной Яшка корпел день и ночь без малого недели три.

Я стоял рядом и слушал, как Яшка и Журавлев толковали о такелаже, рангоутах и фор брам-стеньгах.

— Бушприт надо укрепить потуже и фок-мачту тоже, — твердил Яшка.

— Фок-мачта стоит крепко. Поставишь косые паруса, и бушприт сядет намертво. Бом-кливер только натяни как следует. Красотища, а, Димка?

Я кивнул. Яшку распирало от гордости. Он был на седьмом небе от похвалы Журавлева.

— Назову бригантину «Старый морж».

— На флагштоке — пиратский Роджерс? — у Журавлева глазки спрятались в морщинках. — Грот-трисель-эрнст-бак-штаги вяжи потолще. Поверь, так красивее будет.

Яшка яростно возражал — по-моему, только из тщеславного желания блеснуть знаниями парусных судов. Оба — и Журавлев и Яшка — прямо-таки млели от удовольствия, выговаривая друг перед другом названия длиной с километр: крейс-бом-брам-топенанты… Я робко дивился такой памяти.

— Стой! — сказал Журавлев. — У тебя же не бригантина! Это барк! Две передние мачты с прямым вооружением. Бизань-то у тебя сухая! У шхуны у той бизань несет косое вооружение.