…Журавлев — объяснил мне немолодой казах — не свалился вслед за мной и Деткиным у порога мазанки. Он взял лошадь и уехал к дороге ловить машину.

Мы проспали сутки без перерыва.

Когда умылись, поели, я спросил у хлопотавшего вокруг нас казаха:

— Где старик Утеген?

Казах горестно прикрыл глаза.

— Плох Утеген… Скоро помрет. Хочешь к нему?

Утеген разглядел меня в сумраке мазанки, пригласил сесть.

— Ты растешь батыром, бала… Ты сегодня снова пришел с мертвой земли…

Помнишь наш разговор?.. Я не досказал моей сказки о батырах, что ушли к золотым горам.

…Один из них поверил мертвому камню. Другой отодвинул блюдо с мясом, поблагодарил за гостеприимство и ушел в ночь. Он шел день за днем, из дней складывались годы, он знал, что наступил вечер жизни, и не глядел в воду, когда склонялся над родником, чтобы смочить иссохшие губы.

Однажды он почувствовал, как слабеют ноги, сделал последний шаг и протянул руки к золотым горам. И за спиной у него выросли крылья. Батыр поднялся над степью.

Люди гостеприимного племени солгали — горы были золотые. Слабый душой — невольно лжец. Он должен оправдать перед самим собой свою слабость и ничтожество. У тех, чьи души оказались сильнее тела — ибо телу не дано быть вечно, — выросли крылья. Они прошли дорогу длиной в тысячу и одну человеческую жизнь. Человеку суждено родиться без крыльев. Они у него вырастают, когда человек становится батыром. Тот не жил, кто прошел за свой век дорогу длиной в одну человеческую жизнь. Он ждал смерти, сын. Он повторил прожитое другими. Я один из тех, кто остался в ауле, в сытом племени людей. Они обманывали себя спокойным благополучием. Нет горше и бесславнее истины: мучаться всю жизнь беспокойными снами, дышать ветрами, которые приносят запахи далеких дорог, — и оставаться сидеть у дверей юрты. Самое тяжкое — понять: дорога тебя не наделила крыльями.

…Сейчас-то я понимаю: в открытии месторождений Барса-Кельмес я принимал лишь воображаемое участие. Но честное слово — первую буровую поставили в двух километрах от моей балки.