Жениху дорога долга,

Коль невеста ему дорога!

Вот и засинел Айна-коль —

Зелены его берега.

Едет Караджан, как дракон,—

Весь народ узбекский смущен:

«Кто таков, откуда к нам он,

Что за великан-пахлаван?

Даже не видали таких!..»

Ус калмыцкий гордо суча,

Лихо скакуна горяча,

Юрт как бы не видя простых,

Едет Караджан мимо них,—

К бархатной юрте Байсары

Едет горделивый жених,

Подъезжает прямо к юрте,

Едут и махрамы к юрте.

Помня материнский завет,

Щурит он с задором глаза,

Что-то своим слугам шепча.

Алая на нем кармаза,

Равных ему, думает, нет!..

А в юрте Барчин-аимча

Ничего не знает о нем,

Женихе самозванном своем…

Ждут четырнадцать конных мужчин.

Что же не выходит Барчин?

Нет же для обиды причин!

Девушки-узбечки стоят,

Но не принимают коней,

С праздным равнодушьем глядят,

Оказать почет не хотят…

Прибыл же он во-время к ней,—

Верного коня исхлестал,

С дальнего пути ведь устал!

Как же так встречать жениха?

Думой уязвлен Караджан:

Как бы тут не вышло греха!

Может быть, все дело — обман,

Может быть, он вовсе не ждан?

Шутка — хоть и слишком плоха,

Можно ль положиться на мать,

Выпустить бы ей потроха!

Снилась ей, как видно, сноха!

Девушки смеются — ха, ха!

Голову он стал уж терять:

«Я повеселиться мечтал,

С баем породниться мечтал,

На Барчин жениться мечтал,—

А своей невестой не ждан!..»

Встречей озадачен такой,

Ведьмой одурачен такой,

Матерью своей озорной,

Повернул коня Караджан,

Бек-батыр, калмык-пахлаван.

Отъехал Караджан и все размышляет: «Наша невеста нас не видала, значит — и девушки не знали, что это мы». Так утешал он себя, и долго еще разъезжал вокруг юрты Байсары. Очень измучился Караджан. Потом поехал он в глухое место, с коня сошел — и махрамам своим так сказал:

— Развяжите меня. Совсем дышать не могу, туго слишком опоясали вы меня. Э, мать моя озорная, обманула нас!

Развязали его махрамы, на коня сел батыр — и поехал в пещеру к братьям-батырам. Въехал — с коня слез. Самый могучий из девяноста батыров, Кокальдаш-батыр спрашивает: — Откуда ты, Караджан, приехал? — Караджан отвечает: — Приехали мы от узбекской девушки — невесты нашей. Хорошо мы с ней повеселились! Кокальдаш-батыр разгневался:

— Ой, лучше бы ты в детстве подох! К какой такой невесте осмелился ты ездить? Ведь она — твоего старшего брата будущая жена, а он жив! Вот ты как блудлив!

Тут встал Кошкулак-батыр и тоже сказал:

— Ты зачем же лезешь к девушке этой, за которую я уже вношу калым? Становясь на пути старшим братьям своим, помрешь молодым!

Это сказав, уселись батыры, стали пить арак и другие напитки, — пирушку устроили.

Сильно опьянев, Кокаман-батыр сел под утро на коня своего Кокдонана и один поехал на озеро охотиться. Около полудня, с охоты возвращаясь, проезжает он берегом озера.

А Барчин-ай со служанкой своей Суксур в это время сидела под навесом, где разложен был тутовый лист с шелкопрядами. Смотрят — едет калмык, под которым конь так и пляшет. Могуч калмык, прям, как минарет самаркандский.

— Э, какой калмык могучий и огромный! Как бы не увидал меня и тоже не стал кружиться тут! — Так Барчин сказала — и в юрту пошла…

Взгляд Кокамана-батыра упал на бедра Барчин. Он поводья натянул — повернул коня, про себя подумав:

«Подъеду-ка к этим девушкам. Баи эти — скотоводы, — кумыса попрошу. Если кумыса дадут, значит, — женюсь я на узбечке, а если дадут воду, — значит, с пустыми руками уеду я. Попытаюсь — судьбу свою испытаю». — К девушкам обратившись, сказал Кокаман: