Если с Караджаном и с конем беда

И калмык в байге взял первенство — тогда

Право на тебя возьмет он от суда.

[25]

Если он придет, что сможешь ты сказать?

Стать его женой как сможешь отказать?

Не пойдешь добром — он может силой взять.

Как аркан такого горя развязать?!

Как же с калмык

о

м Барчин-бедняжке жить?

Мне-то как с таким позором тяжким жить?

Для чего тогда мне жизнью дорожить?

Лучше б самому мне голову сложить!

У себя в стране я важный бек, сардар, —

Здесь, в чужом краю, меня постиг удар.

Горя и стыда чем угашу пожар,

Если он погиб, мой конь, мой Байчибар?

Если я его разыскивать пойду,

Я свою погибель в странствии найду;

Здесь оставшись, тоже попаду в беду, —

Я ведь безоружен и лишен коня.

Если калмык

и

придут — найдут меня,

На какие муки обрекут меня!

Все они с оружьем, на лихих конях,

Луки за плечами и мечи в руках, —

Сразу же меня убьют, затопчут в прах —

И моя застынет кровь на их мечах!

Если ж не убьют, то силой увезут,

От моей кудрявой, милой, увезут,

Свяжут, как овцу, и в рабство продадут.

Э, увяли все мои надежды тут!

Барчин-аим между тем взяла подзорную трубу Алпамыша и, глядя на приближающихся коней, такое слово говорит:

— Курухайт, Чибар, конь моего тюри!

Веселей скачи, не отставай, смотри!

Для тебя яйлой высокогорной будь

Белая моя девическая грудь!

Волосы мои на щетку отдаю,

Чтобы чистить шерстку мягкую твою;

Конюхом твоим я стану навсегда,

Если ты вернешься невредим сюда!

Конь алмазноногий, первым доскачи,

Снежные холмы грудей моих топчи,

Только с милым другом нас не разлучи!

На Барчин-аим, бедняжку, посмотри, —

Курухайт, Чибар, конь моего тюри!

Сердца моего кибитка так чиста,

Все еще пока не убрана, пуста.

Пусть же не сгорит, пока не обжита,

Сердца моего девичьего юрта!

Телом и лицом подобная цветку,

Горя я не знала на своем веку,

Неужель достанусь в жены калмыку?

Так уйми, Чибар, мой безутешный плач!

На тебя тумар надела Калдыргач,

Чтобы ты не ведал в скачке неудач.

Пестовал тебя и холил Байбури, —

Курухайт, Чибар, конь моего тюри!..

На холме стоит Барчин и смотрит вдаль.

Жалко Алпамыша и себя ей жаль.

Нетерпенье жжет, гнетет ее печаль.

Что ей даст байга, что ей судьба сулит?

Барчин-ай в трубу все пристальней глядит,

Видит — степь вдали как будто бы дымит, —

Но не дым в степи, а пыль вдали пылит.

Сердце Барчин-гуль тоска сильней щемит…

Кони, кони мчатся! Все ясней, видней!

Можно и отдельных различить коней!

Вот и Байчибар, и, рукавом маша, «Курухайт!» —

кричит Барчин, едва дыша.

До ушей Чибара долетел призыв.

Гриву распустив и уши навострив,

Голову на нежный голос повернув,