В Ленинграде мне несказанно повезло с работой. Мой бывший товарищ по заключению – Ефимов – работал главным инженером на заводе бумагоделательного машиностроения. В свое время он был осужден по так называемому «Попковскому» делу. Так получилось, что несколько лет назад в лагере в Воркуте я, по существу, спас ему жизнь. Дело для той обстановки в общем то обычное, но Ефимов помнил добро. Преодолев многие формальности, он сумел устроить меня в НИИ при этом предприятии, где меня приняли на должность инженера отдела технико-экономических исследований и научно-технической информации. В то же время я трудился по совместительству во Всесоюзном институте научной и технической информации. Поскольку я вполне прилично владел французским, английским, немецким и испанским языками, мне поручалось изучать многочисленные специализированные зарубежные издания, делая потом краткие обзоры их содержания для журнала «Машиностроение». Работа мне казалась очень интересной. Хотя машиностроительная тематика не была близка мне, разобрался я в ней довольно быстро. Читая иностранные книги и статьи, я словно окунался в свое прошлое и продолжал жить им. Мне не с кем было поделиться моими воспоминаниями и переживаниями. О моей работе разведчика никто из окружающих людей не знал. Поэтому единственными моими «друзьями», с которыми я мог «поделиться» воспоминаниями и не утихающей болью, были те зарубежные издания.

Сотрудники моего НИИ удивлялись моей квалификации. Но не мог же я рассказать им, что она не результат моей добросовестной учебы в каком-нибудь ин.язе, а следствие огромной практики, о специфике которой лучше было молчать.

Несмотря на мой общительный характер, я не мог позволить себе общаться с довоенными друзьями и знакомыми, потому что неминуемо у них появились бы вопросы, на которые я не имел права, да и желания тоже, давать ответы.

С женщинами я тоже близких отношений не поддерживал. В те годы в нашей стране и в Ленинграде тоже мужчин было гораздо меньше, чем женщин. Война и до той поры давала о себе знать: сказывались последствия гибели миллионов молодых мужчин. Поэтому женщины, конечно, обращали на меня внимание. Но я их сторонился. Это была не столько «профессиональная» привычка, сколько непонятный мне самому почти что страх от такого общения. Да и память о Маргарет продолжала жить в моем сердце. Мама и другие родственники мягко и тактично советовали мне жениться, но я под разными предлогами уходил от разговоров с ними на эту тему. Порой даже казалось, что я никогда никого из женщин не полюблю. Но, как выяснилось потом, я ошибался.

В 1956 г., летом, я получил долгожданный отпуск. Зарплата у меня была хорошая, и я скопил денег для покупки путевки в Сочи. Очень хотелось отдохнуть в санатории, поправить здоровье, пошатнувшееся за время пребывания в тюрьмах и лагерях. С трудом достал билет на поезд «Ленинград–Сочи» и отправился в путь. Моими соседками оказались две симпатичные девушки, одна из которых мне явно симпатизировала. Но, видимо, так устроены мужчины: я сразу же проникся симпатией к ее подруге Лидочке. Лидочка была очень хороша собой, скромна и не очень-то общительна. Все же между нами наметилась какая-то невидимая духовная связь. Вскоре мы оба поняли, что наша встреча в жизни не случайна. Мы встречались несколько месяцев, а потом начали строить планы совместной семейной жизни.

Лидия Круглова в молодости

Встречались мы два года, после чего решили подать заявление в загс. Это случилось в августе 1958 г. Расписать нас должны были во второй половине сентября. Свою свадьбу мы решили отпраздновать поездкой в Сочи, то есть туда, где начиналась наша любовь. Там мы хотели провести свой медовый месяц.

Мы даже купили билеты на поезд, но 10 сентября 1958 г. ко мне на работу пришли сотрудники Комитета госбезопасности и без всяких объяснений взяли меня под арест. Я был доставлен в 13-е отделение милиции Ленинского района Ленинграда. По иронии судьбы, некоторые сотрудники того отделения помнили меня еще с довоенных времен. Мы сталкивались по работе, когда я был сотрудником штаба ПВО. Мне это немного помогло: знавший меня дежурный по отделению, ничего мне не говоря, разыскал мой адрес и, встретившись с моей мамой, рассказал ей об аресте. Больше того, он позвонил моей сестре и сказал, что на следующий день меня повезут в тюрьму «Кресты». Сестра сообщила об этом моей невесте Лидочке Кругловой. Следующим утром они стояли у входа в отделение милиции, чтобы не пропустить момент моей отправки в тюрьму. Мы успели увидеться, заглянуть друг другу в глаза, но попрощаться конвой нам не позволил.

Несколько дней я провел в одиночной камере в «Крестах». Трудно передать все то, что творилось в моей душе. После стольких лет мучений наступившая в жизни счастливая пора вновь становилась лишь прошлым, о котором мне предстояло вспоминать уже в новых лагерях – в Мордовии.

Новый срок я отбывал с октября 1958-го по 20 июня 1960 г. Мне объяснили, что повторный арест был связан с тем, что Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко отменил мое прежнее освобождение. Мне объяснили также, что полученная мною амнистия не распространяется на лиц, участвовавших в нацистских карательных действиях. Правда, никто не мог объяснить мне, какое отношение к этим самым карательным действиям имел я – советский военный разведчик. Однако вскоре истинная причина моего повторного ареста стала ясна. Таким образом КГБ отреагировал на мои письма с требованием восстановить мое честное имя и полностью реабилитировать, которые 12 мая 1958 г. я отправил Первому секретарю ЦК КПСС, Председателю Совета Министров СССР Н.С. Хрущеву, Председателю КГБ СССР И.А. Серову и Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко.

Анатолий Маркович в Мордовии, февраль 1959 г.

Итак, мы прибыли в один из исправительно-трудовых лагерей Мордовской АССР. По установленному для всех подобных лагерей порядку нас оформили, дали возможность разместиться по баракам и воспользоваться лагерной столовой.

Прошло немного времени, и за мной прибыл лагерный надзиратель, препроводивший в кабинет начальника лагеря майора Коломытцева. Кроме хозяина кабинета во время моего вызова находились еще замначальника по политическо-воспитательной работе подполковник Толбузов и начальник отряда Корнели.

Вызвавшие меня, видимо, ознакомились с моим личным делом, сопровождавшим меня. Я не мог понять из начавшейся беседы, является ли это дело тем, которое меня сопровождало и по лагерям Воркуты, или вновь заведенным. Во всяком случае, им стало известно, что я осужден решением «Особого совещания» при МГБ СССР от 18 января 1947 г. по ст. 58-1a УК к 20 годам лишения свободы. Им было известно также, что уже отбывал наказание в ИТЛ в Воркуте, был освобожден в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг., от 17.09.1955 г. со снятием судимости и поражения прав.

Я понял, что в деле имелось решение Генерального прокурора СССР Руденко о моем вторичном аресте якобы по причине неправильного применения Указа при моем освобождении из Воркутлага. Сообщая мне об этом, начальник лаготделения майор Коломытнев, однако, не привел никаких доводов к указанному решению Генерального прокурора.

После этой части нашей беседы разговор пошел о том, вернее, на каких работах я был использован в Воркуте. И в данном случае мне показалось, что в моем личном деле, лежащем на письменном столе, были приведены и эти данные.